Первый зампред комитета Госдумы по экономической политике, экс-министр труда Сергей Калашников призвал
Сам довод очень хорошо знаком нам по западной политкорректности – культура большинства должна быть подавлена якобы в интересах меньшинств. Я говорю «якобы» потому, что сами по себе меньшинства этого обычно вовсе не хотят. Например, настойчивые попытки отменить Рождество в Британии, «чтобы не обижать мусульман», вызывают
Этот довод в неизменном виде импортируется к нам – и у нас он является столь же неосновательным, как и на Западе. От лица тех или иных религиозных общин должны говорить их представители – и они в России, как и на Западе, вовсе не требуют отменить Рождество. Религии, особенно в России, накопили определенный опыт сосуществования и взаимной терпимости.
Мы должны очень внимательно выслушивать наших сограждан, принадлежащих к другим религиям, и тщательно соблюдать их законные права и интересы – но об этом надо говорить именно с ними, а не с теми, кто без всяких полномочий на них ссылается.
История нетерпимости и преследований – это больше история воинствующего секуляризма, который впервые проявил себя во время Французской революции, но особенно масштабно развернулся в России после 1917 года. Гораздо реалистичнее – особенно учитывая трагический опыт ХХ века – опасаться не трений между религиями, а воинствующей антирелигиозности, атакующей всякое богопочитание. Из всех мировоззренческих течений именно это – самое нетерпимое.
Цель политкорректности такого рода – вовсе не защита меньшинств (которым культура большинства ничем не угрожает), а разрушение культуры большинства ради утверждения глобального прогрессивистского проекта.
Я не хочу сказать, что Сергей Калашников осознанно служит глобалистам, которые хотели бы стереть любую национальную и религиозную идентичность – ради осуществления своей всемирной утопии. Весьма вероятно, причины проще – новогодние каникулы выглядят затянувшимися.
Но инициатива отмены Рождества, как государственного праздника, укладывается именно в эту идеологию: Россия – это не страна, укорененная в истории, со своей сложившейся за тысячелетие культурой, а просто территория, жителей которой ничто не объединяет ни друг с другом, ни с их предками.
Этот образ мышления – возводящий Россию то ли к революции 1917 года (недавно наши дипломаты заявили о «100-летнем юбилее» установления дипотношений со страной, с которой Россия имела эти отношения уже полтысячелетия), то ли к 1991 году, когда говорят о том, что нашей стране нет и тридцати лет – является разрушительным для нашего будущего.
Отсутствие культурной и национальной идентичности разрушает сознание преданности и обязательств по отношению к стране и друг к другу. Если мы не являемся наследниками своей культуры и истории – и сонаследниками друг другу – то мы остаемся просто сухой россыпью индивидов, которые вообще не понимают, как так получилось, что они говорят на одном языке и живут в одной географической локации. И не испытывают никаких чувств долга или привязанности по отношению к этой зыбкой общности, которая внезапно выпрыгнула из небытия несколько десятилетий назад. Отсечение исторических корней оставляет всех нас культурными и психологическими калеками.
Как показывает печальный опыт западного мультикультурализма, разрушение религиозных корней культуры большинства – это совсем не способ интегрировать меньшинства. Это способ разрушить то культурное пространство, куда они могли бы интегрироваться.
Разумеется, не все мы являемся верующими православными христианами. Но православие – это не просто «одна из исповедуемых в этой стране религий». Точно так же, как русский – не «один из языков, на которых здесь говорят».
Это религиозная традиция, лежащая в основании нашей цивилизационной идентичности. Церковь – единственный институт, который существует непрерывно со времен крещения Руси, та скрепа, которая проходит через все века нашей истории, определяя архитектурный облик наших городов, наш язык, великие творения нашей культуры. Это традиция, которая связывает нас с нашими предками, которые возносили к Богу те же молитвы, которые возносятся в церквях сейчас. Именно она задает тот культурный и мировоззренческий контекст, в котором живем мы все – в том числе нехристиане.
Признавая Рождество государственным праздником, страна не просто делает жизнь немного удобнее для своих верующих граждан – она признает, что у нее есть история, культура, общая идентичность. Наши сердца согревает то же самое, что согревало сердца наших предков. У нас есть нечто общее с ними. Мы приняли эту горящую свечу от наших предков – и передаем ее потомкам.
Разрушение этого переживания общности неизбежно подрывает легитимность самого государства. Напомню, что «легитимность» – это «согласие народа с властью, его добровольное признание за ней права принимать обязательные решения». Если эта власть подчеркнуто демонстрирует свою чуждость культурной и цивилизационной традиции страны, которой берется править, то вопрос «почему мы должны повиноваться людям, с которыми нас ничего не объединяет», возникает неизбежно.
Политик, который приходит в храм на Рождество, демонстрирует не только личную веру – он демонстрирует уважение к культуре и традициям своего народа. Он дает понять, что он на этой земле, среди этих храмов – свой.
Политик, который, напротив, отменяет выходной на Рождество, показывает, что он здесь чужой – и что ему чужды не только верования местных жителей, но и их история и культура, и он смотрит на все это «гордым взором иноплеменным». С любой точки зрения – государственной, исторической или культурной – это глубоко неверно.
Комментарии (2)