Принято считать, что Крещение Руси было тем самым поворотным моментом, после которого возникли и единый русский народ, и российская государственность. Это было бы так, если бы такой момент в истории действительно существовал. На самом деле никакого одномоментного принятия христианства всем или большинством населения Древней Руси не было и быть не могло. На сюжет из летописей про князя Владимира, крестившего свой народ, опираться и даже ссылаться и вообще как-то слишком серьезно относиться к нему нельзя – понятно, что это легенда, и довольно расхожая.
Всегда надо иметь в виду социальную неоднородность, гетерогенность, сложность древнего общества. Даже если был какой-то князь, который принимал «греческую веру», вместе с собой «крестить» он мог только свою дружину, челядь, да какую-то часть городского населения. И последующие «крестовые» («крестильные») походы в племена, борьба с волхвами, распространение церквей и монастырей далеко не сразу привели к смене верований в народе. Можно сказать, что «Крещение Руси» заняло несколько веков (и продолжалось вплоть до заката империи – в виде христианизации далеких сибирских жителей).
С другой стороны, христианство на Руси имеет глубокие корни и длительную историю, начавшуюся задолго до X века. Готы, жившие на этой земле до славян, начали принимать христианство в IV веке; они большей частью погибли и растворились в народах Европы, но следы и влияние готов остались, а в Крыму существовало целое христианское готское царство, у которого были не до конца понятные, но тесные связи с князьями восточных и северо-восточных славян. С IX века новая вера стала широко распространяться среди скандинавов, викингов, которых много было на Руси – главным образом, в среде княжеских дружинников.
Совершенно не хочется поднимать старый спор о «норманнском влиянии» (которое неоспоримо для любого ученого и просто добросовестного читателя источников), но следует напомнить, что любой княжеский дружинник был «варягом», чужаком, даже если он был по происхождению этническим славянином: уйдя в дружину, став воином, человек выходил из общины, порывал связи с родом и в лучшем случае давал начало новому роду (боярскому, служилому, дворянскому), а чаще погибал-пропадал. Но и пока живой, он уже не воспринимался бывшими земляками как вполне свой, да и сам не воспринимал их так. Княжеские люди были поставлены выше и вне «закона» общины, и для общины были заранее мертвы.
Скорее всего, в IX-XI веках княжеско-городские и военные элиты Руси стали христианскими, а народ (сельские общества, племена, да и часть горожан) оставались, явно или скрыто, верны своим прежним богам (на самом деле чаще и скорее духам и предкам, чем богам определенного пантеона). Хотелось бы сказать, что именно здесь берет начало противоречие между официальной идеологией и народной верой в России, но и это не так. Разделение на «войну» (военно-княжеское сословие) и «мир» (сельское, речное, лесное и озерное население) возникло раньше, вместе с появлением княжеской городской власти. А формирование разных мировоззрений в двух противоположных обществах было следствием, а не причиной дуализма.
 |
Однако христианство – не только идеология, оформляющая господство правящего класса (хотя, и она тоже). В христианстве появилось множество проповедников, которые обретались не рядом с княжескими палатами, а шли к народу, в самые далекие уголки. Монгольское иго поколебало строй княжеской власти, но усилило влияние Церкви, которая одна стала опорой и надеждой, ладьей спасения в трудные времена. Православие не только боролось с языческими пережитками, но и шло навстречу народным верованиям, приспосабливая под них календарь праздников, признавая древние обряды. В результате к XVII веку русское христианство стало новой народной религией, религией простого народа, а не только элит, а страна стала пониматься населением как «Святая Русь», новая святая земля.
И как ни странно (на самом деле нет, совсем не странно), именно правящим сословиям такое нежданное единение с народом стало неудобно. Церковь перестала быть послушной проводницей идей власти. Церковь брала на себя роль заступницы простого люда перед Богом, а то и против властей. Претендовала на роль высшего арбитра и авторитета для всех сословий. Эта невыносимая ситуация была «исправлена» реформой богослужения, породившей раскол. С помощью гениальной операции Церковь была лишена единства и силы, а идеология снова разделена на две: администрация и лоялисты перекрестились в никонианцев, а простой народ затворился в глухом старообрядчестве (явном, протестном, или чаще глухом, скрытом).
И далее всегда на Руси и в России соблюдался этот принцип разделения духовных властей: одна, официальная культура, вера, идеология – для царя, свиты, дружины, бояр, дворян и богатых горожан; совсем другая для массы, составлявшей девять десятых населения. Удивительна пропасть, разделявшая два народа, живших в одной стране и под одним именем «русских»! Александр Пушкин, потомок древнего военно-служилого рода русских и африканского графа, с изумлением внимал напевам своей няни, а позже переложил их на «цивилизованный», «прифранцуженный» русский язык, к не меньшему изумлению дворянской публики – оказывается, у этого народа есть своя поэзия!
Только в XVIII-XIX веках русские «образованные люди» начали серьезно изучать народную культуру, записывать былины и сказки, зарисовывать всяческие коньки и рушники. В собственную деревню, отстоявшую верстах в ста от Москвы, исследователь ехал в «полевую экспедицию», собирать «этнографический материал», как к каким-нибудь папуасам или зулусам! В то время были в обязательном порядке изучены латинская, немецкая, французская литература, и каждый образованный человек разбирался в стилях итальянского зодчества. Они и говорили-то на разных языках. Еще чуть-чуть и совсем перестали бы друг друга понимать.
Глупо думать, что народ, который был настолько безразличен и непонятен своим элитам, смотрел им в рот и учился их книжностям, а не имел собственного устойчивого мировоззрения, до поры скрытого, потайного. Он и имел. И все компоненты уваровской триады «самодержавие, православие, народность» сам народ понимал совершенно по-своему. Не так, как граф Уваров и иже с ним.
В начале XX века этот странный народ предпочел не умирать за «веру, царя и Отечество» (опять же, и вера, и царь, и Отечество у него были свои, не те же самые, что у петербуржских рестораторов и кокоток), а признал власть большевиков («большаками» в русских селах называли старших, самых крепких и хватких мужиков в роду), которые говорили о том, что земля – общая, а заводы должны принадлежать тем, кто на них работает. Так и порешили.
Но закончилось ли на этом духовное двоевластие? А ничуть. Всё еще только начиналось. Большевики сделали «советы», формально цитируя опыт Парижской коммуны, но в действительности опираясь на народные представления о самоуправлении «мира», а дружиной должна была стать партия (которая советы подмяла и подменила). Принята официально была не народная версия социализма каких-нибудь эсеров, а вполне книжная, немецкая – «научный марксизм». Она говорила о главенстве социалистической собственности. И тогда русско-советский человек сказал в пику начальственной вере: э, нет, шутишь. Собственность на то и собственность, что она своя. А всё вокруг колхозное – значит, ничье. И стал потихоньку таскать в личное пользование то, что плохо лежит, и то, что ему доверили сторожить (потому и лежало плохо).
Но когда развернулись назад и объявили господство частной собственности, и некоторые, вполне в духе позднего советского воровства, украли себе целые заводы и отрасли народного хозяйства, а остальные в порядке утешения получили «ваучер» (= бутылке водки) и приватизировали родительскую квартиру, то глубокий народ тут же разлюбил капитализм и стал требовать, чтобы уворованное вернули в общее владение, то бишь в колхоз. Только никто не вернет.
Потом в России строились «Ельцин-центр» и «Солженицын-центр», финансировались фильмы про кровавый ГУЛАГ, а власти всячески показывали, что осуждают репрессии, культ личности, террор и все кровавые последы большевизма. А народ (тот самый народ, что вчера на кухнях слушал Би-би-си про это же самое и втайне соглашался) теперь что-то подозревает: видать, Сталин был хороший мужик, раз всех этих новых кокоток и рестораторов так от него корежит. Поскольку не особо верит простой человек тем, кто при деньгах и власти. Со времен князя Владимира, Никона, Николая, да и Хрущёва тоже.
Однако бывают исторические моменты, когда власть и народ внезапно совпадают усилием в одном направлении. Вдруг оказываются за одно и то же. И временно прощают друг друга. И возникает мгновенная синергия, устрашающей силы резонанс, противостоять которому на этой земле никто не может. Так случалось в самую лихую годину: Иго, Смута, нашествие Наполеона, нашествие Гитлера. Но и по поводу созидания: освоили Сибирь и полетели в космос. Так Крым стал наш.
Комментарии (0)