Солженицын — один из символов разрушения и очернения Советской России.
Не стоит скрывать: Александр Солженицын по-прежнему нелюбим гражданами России, несмотря на все усилия его поклонников, восхваления литературных критиков и методическую работу Наталии Солженицыной. 100-летний юбилей и памятные мероприятия, с ним связанные, только усилило это отношение — не то чтобы ненависти, скорее, неуважения, перемежаемого с равнодушием.
Его провозгласили великим писателем, совестью нации и даже классиком русской мысли, поставили несколько памятников, почтили всевозможными почестями, но для россиян Солженицын по-прежнему остался чуждым деятелем, и уж точно не совестью народа. К сожалению, за весь 2018 год, который посвящён Александру Исаевичу, ВЦИОМ почему-то так и не провёл опрос об отношении к нему.
Но вот показательный пример — во время голосования «Великие имена России» по аэропорту в Минеральных Водах имя Солженицына набрало всего 3% голосов, победил Михаил Лермонтов (89%), на втором месте генерал Ермолов (6%). И нет сомнений, что так произошло бы при любом другом голосовании — стоит открыть любую публикацию о Солженицыне, где есть функция комментариев.
Среди же политической молодёжи лицо Солженицына и вовсе ассоциируется с шуточным аккаунтом в «Твиттере» «Лев Щаранский», где портрет Александра Исаевича олицетворяет идиота-диссидента, что, конечно, несправедливо, но опять же показательно.
Юбилей не причина замалчивать такое явления, не похороны же, наоборот — хороший повод честно разобраться, почему же так происходит. Не беря во внимание откровенных идеологических противников Солженицына — сторонников компартии, СССР и всех «левых» (писатель с ними отчаянно боролся и немудрено, что они отвечают ему тем же), разберём неуважительное отношение к нему политически нейтральных граждан, которых большинство.
Первым делом, не соответствует действительности утверждение о выдающемся литературном таланте Солженицына. Критики могут сколько угодно накручивать культурологическое значение его произведений, но сам язык солженицынского текста — рубленный, угловатый, будто через пень-колоду — не воспринимается как что-то действительно высокохудожественное, красивое, глубокое. Читателю порой с боями приходится добираться до смысла, додумывать красоту написанного либо соглашаться с тем, что ему недоступен заумный стиль гения.
Да, спорить о художественном произведении можно бесконечно, тем более что в последние годы литературные критики «сделали» великим писателями даже постмодернистов с их презрением к языку и смыслу, но если говорить о восприятии большинства читающих граждан, то литература Солженицына воспринимается ими как посредственная. И по большому счёту, люди не так уж неправы.
Возьмём наугад любой отрывок из творений Александра Исаевича, чтобы продемонстрировать слог «классика».
"Вот хлеба четыреста, да двести, да в матрасе не меньше двести. И хватит. Двести сейчас нажать, завтра утром пятьсот пятьдесят улупить, четыреста взять на работу — житуха! А те, в матрасе, пусть еще полежат. Хорошо, что Шухов обоспел, зашил — из тумбочки, вон, в 75-й уперли — спрашивай теперь с Верховного Совета!» («Один день Ивана Денисовича» — Солженицын А.И.)
Рассыпанные по делу и нет тире, будто брёвна в глазу, постоянно перебивают текст, речь, мысль и будто бы специально не дают дочитать. А блатной сленг — «улупить», «житуха», «уперли» — вопреки ожиданиям автора не приводит к вживанию в образ каторжника, но создаёт ощущение искусственности описанного. Будто это не настоящие зэки в лагерях, а киношные, переодетые, вот сейчас сбросят фуфайку, отмоют грязь и рассмеются над своими героями.
Сравните с такой же «лагерной» прозой Варлама Шаламова, который открыто критиковал Солженицына за литературную неправду его свидетельств о ГУЛАГе:
«За ночь мы не успевали высушить наши бушлаты, а гимнастерки и брюки мы ночью сушили своим телом и почти успевали высушить. Голодный и злой, я знал, что ничто в мире не заставит меня покончить с собой. Именно в это время я стал понимать суть великого инстинкта жизни — того самого качества, которым наделен в высшей степени человек. […]
И я понял самое главное, что человек стал человеком не потому, что он божье созданье, и не потому, что у него удивительный большой палец на каждой руке. А потому, что был он физически крепче, выносливее всех животных, а позднее потому, что заставил свое духовное начало успешно служить началу физическому». (Шаламов Варлам. Колымские рассказы)
Можно не соглашаться с мыслью Варлама Тихоновича, но нельзя не заметить, что это более качественная литература, чем «Один день Ивана Денисовича». А ведь «Архипелаг ГУЛАГ» и «Красное колесо» написаны ещё более рваным и некрасивым языком. К тому же там намешано всё в кучу — и публицистика, и исторические размышления, и авторские фантазии. Они действительно великие произведения, но не в литературном, а политическом смысле, так как сыграли колоссальную роль в развале СССР — в качестве обуха по голове советского/русского народа.
Но главная черта творчества Солженицына — и это второй момент, объясняющий нелицеприятное отношение народа к нему — в том, что личные страдания и ужасы лагеря, идеологические убеждения автора взяли вверх над человеческим началом, добром, любовью. В литературе, размышлениях, выступлениях, в самом языке Солженицына чувствуется обиженность и даже озлобленность не просто на власть, а на страну, родину, на окружающий мир, видно отчуждение автора от соотечественников, поучение их свысока.
В центре личное «Я» автора, его боль и страдания, его обиды и потери, даже неудачи, переживания и комплексы, а всё остальное, другие «зэки», репрессии, издевательства вертухаев, сам ГУЛАГ — лишь средства выразить всю дикую несправедливость лично к нему, Александру Исаевичу.
Такая самовлюблённость и отчуждение «я» от «всех» моментально считывается русскими людьми, даже без детального осознания, на уровне «свой — чужой». Для русской культуры, построенной на со-единении, со-страдании, самопожертвовании во имя других, такая обиженность воспринимается как нечто мелочное, жалкое и даже неприличное. Солженицын при всём идейном почвенничестве, при всех красивых словах об обустройстве русского мира, к сожалению, глубоко чужд русскому мироощущению и воспринимается как чужой. Даже некоторые правильные его слова не вдохновляют русских.
Причиной тому — и это главное — фанатичный антисоветизм Солженицына. Убеждение, проходящее красной линией через всю солженицынскую публицистику, что весь СССР был сплошным ГУЛАГом и больше ничем, а 70 лет Советской России — только чёрная кровавая дыра, унёсшая миллионы жизней и принёсшая сплошные разрушения (ой ли?).
Даже Великая Отечественная война для Солженицына не героическая и тем более не священная, а — внимание! — «самоистребительная». В своей стержневой работе «Как нам обустроить Россию?», где немало интересных мыслей о геополитике и русском мире, он упоминает о войне вскользь в ряду ужасов советского строя и берёт слово Отечественная в кавычки. Для него она просто «советско-германская»:
"Не гордиться нам и советско-германской войной, на которой мы уложили за 30 миллионов, вдесятеро гуще, чем враг, и только утвердили над собой деспотию».
Стоит ли после такого отношения к Священной войне удивляться ответной нелюбви граждан к Солженицыну? О какой совести нации после такого можно говорить? Пещерная ненависть к советскому строю затмила для Солженицына всё то хорошее, что, безусловно, было создано в СССР (одном из вершин развития русского мира) и что прекрасно помнят ещё многие граждане. Для нас это родное, это неотъемлемая часть нас самих, нашей земли, государства.
Требовать от народа перечеркнуть 70 лет своей жизни (да, драматической, но полной созидания и подвига) как нечто преступное — жестоко и глупо, что уже само по себе не позволяет назвать Солженицына классиком и великим мыслителем. К счастью, с приходом Путина в 2000-е этот радикализм был признан вредным для государства — вернули музыку советского гимна, стали отдавать высочайшие почести победителям в Великой Отечественной войне. В то же время творчество Солженицына, которое пронизано фанатичным антисоветизмом, включено в школьную программу, что с учётом низкой критики мышления в таком возрасте представляется неправильным.
В то же время Солженицын ни в коем случае не примитивный диссидент-западник, каким его ошибочно восприняли на Западе в 1970-е и рисуют сейчас его противники. Александр Исаевич, безусловно, сложнее и глубже нынешних белоленточников. Он не побоялся дать нелицеприятную оценку англосаксонской цивилизации, которая рассчитывала на его лояльность в благодарность за всемирный пиар в процессе борьбы против СССР. Он отказался от присуждённого Ельциным ордена в знак неприятия «власти, доведшей Россию до гибельного состояния» (поступок, который сделал его нерукопожатным среди демшизы).
Солженицын откровенно встал на почвеннические позиции и рассматривал ситуацию в стране с точки зрения интересов русского народа в то время, когда слово «русский» в элите считалось почти неприличным. Солженицын написал исследование «Двести лет вместе» о значимой и знаковой роли еврейства в революции 1917 года, за что был подвергнут молчаливому остракизму прогрессивного сообщества. И эти факты надо помнить и изучать на том же уровне, что и «Архипелаг ГУЛАГ».
Однако парадокс заключается в том, что в истории и памяти народной Александр Солженицын всё равно останется прежде всего одним из символов разрушения и очернения Советской России. Человеком, который отнял у нас родину — не буквально, а идейно. А такое не прощается.
Комментарии (7)