Несколько дней назад в Главном штабе Государственного Эрмитажа, как сообщает сайт этого музея, состоялось мемориальной доски памяти председателя Петроградского ЧК Урицкого. Похоже, речь идет о доске, которая там находилась с 1920-х годов. Видимо, пока здание ремонтировали, ее убирали, а теперь вернули на место.
Новая она или нет, само сообщение об открытии памятной доски Урицкому вызывало довольно негативную реакцию, и нам стоит понять ее причины.
Доска установлена на том месте, где Урицкий был застрелен Леонидом Каннегисером, студентом, поэтом, членом кружка правых эсеров, который мстил за смерть от рук ЧК своего друга, Владимира Перельцвейга.
Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, открывая доску, сказал:
«Сегодня мы открываем такой памятный знак, посвященный событию, которое положило начало красного террора. На лестничной площадке представлена доска, где мы постарались рассказать кратко историю и показать портреты двух главных участников тех событий – Моисея Урицкого и Леонида Каннегисера, потому что это еще и история в человеческих лицах. Два человека не то чтобы случайно, очень даже по своей воле кинувшихся в бурю революции и при этом себя погубивших».
|
Едва ли директор Эрмитажа имел в виду прославлять председателя ЧК. Скорее всего, речь идет о другом – было такое вот историческое событие, в нем принимали участие такие-то деятели, его иллюстрирует такой-то музейный экспонат. Но в нашем взгляде на историю присутствует не только констатация фактов, но и определенная нравственная оценка. Одни люди – герои, а другие – злодеи. Одни – благодетели отечества, а другие – негодяи. Когда мы говорим об истории, мы неизбежно говорим о том, что считаем правильным и неправильным, мы извлекаем уроки, которые определяют нашу жизнь здесь и сейчас.
Бывают памятники подвигам – на таком-то месте наши воины нанесли поражение страшному врагу. Бывают памятники горя и скорби – на таком-то месте невинные люди претерпели страдания и смерть.
Мемориальная доска Урицкому едва ли может прославить деяние Леонида Каннегисера и едва ли выражает скорбь о гибели невинных людей. Единственный смысл, который в ней может быть, – ровно тот, который ей и придавали соратники Урицкого. Прославление самого Урицкого как революционера. Надпись на доске вполне ясна: «30 августа 1918 года на этом месте погиб от руки правых эсеров, врагов диктатуры пролетариата, Моисей Урицкий – борец и страж социалистической революции».
Каковы бы ни были мотивы Эрмитажа, само послание прочитывается достаточно ясно: Урицкий – это положительный персонаж отечественной истории, память которого достойна увековечивания.
Здесь нельзя не отметить парадокс, который возникает в связи с почитанием деятелей революции.
В наши дни молодой человек, который попробует делать жизнь с товарища Урицкого, то есть увлечется экстремистской идеологией и примет участие в подготовке к свержению существующего строя, привлечет пристальное – и скорее, неблагожелательное – внимание соответствующих служб государства. Которые, подражая в этом отношении царской охранке, смотрят на попытки устроить революцию без всякого одобрения.
И у них, конечно, есть на это серьезные основания – учитывая, что случилось после того, как у предыдущих революционеров получилось. Какой смысл может иметь открытие мемориальной доски человеку, который в наши дни рассматривался бы как несомненный враг государства?
Понятно, почему это делалось в советское время. Долгое время идеология Урицкого была официальной – и революционеры считались героями, отдававшими свои жизни за счастье трудового народа, за светлое будущее всего человечества.
Существовала определенная картина истории, в которой человечество, проходя через ряд социально-экономических формаций, двигалось к светлому будущему – коммунизму. Отжившие свое классы и государства были приговорены самим неизбежным ходом истории. Революции – при всей их разрушительности – неизбежны и, в конечном итоге, благотворны. Такое понимание истории снимало с человека личную ответственность – он только делал то, что неизбежно должно было произойти.
Эта вера в неотвратимые законы развития, которые обрекают на смерть те или иные категории людей, была вообще характерна для тоталитарных идеологий ХХ века и избавляла адептов от химеры, называемой совестью. Это не я расстреливаю несчастных по темницам – это неизбежный исторический процесс.
Но обетования этой веры не сбылись, светлое будущее так и не наступило.
И, если посмотреть отстраненно, Урицкий и его соратники сначала готовили насильственный захват власти, потом его осуществили, потом развернули кампанию террора против тех, кто этот захват не принял – или хотя бы вызывал самые смутные подозрения в неповиновении.
Это люди, которые сами характеризовали свою деятельность как террор – причем террор, направленный не против чужестранцев, не против оккупационных войск противника, а против своих же сограждан. Как говорил об Урицком А.В. Луначарский: «Обыватели, для которых он был воплощением большевистского террора, ненавидели его».
После того как он был убит, его товарищи развернули кампанию красного террора, в первый день которой в Петрограде было расстреляно 900 заложников, в Кронштадте – ещё 512.
Можно пытаться как-то смягчать биографию этого человека – ведь и на похоронах Чингисхана кто-то сказал «он был чутким и отзывчивым» – и указывать на то, что, по сравнению с другими, он был менее кровожаден. Это спорно; но в любом случае, по любым меркам, кроме строго идеологических, он был тяжким преступником.
Открывать памятную доску такому деятелю – нравственная и историческая ошибка.
Комментарии (1)