105 лет назад родился известный поэт, писатель, автор гимнов СССР и России
Он родился и жил в двух бурных эпохах. Пережил последнего русского царя, пять коммунистических правителей и первого президента России. Обрел известность, когда ему было едва за двадцать. Стал знаменитым – в тридцать. Жил и творил до девяноста с лишним, оставив яркий след в русской культуре.
Михалков был видным. По росту, стати, положению. Корни его рода теряются в глубине веков. Был прямым потомком князей Голицыных, Ухтомских и других знатных дворянских родов. Он рано обнаружил литературные способности. Ходили слухи, что высокую протекцию 22-летнему Михалкову обеспечило стихотворение «Светлана», посвященное девятилетней дочери Сталина: «Я тебя будить не стану: / Ты до утренней зари / В темной комнате, Светлана, / Сны веселые смотри».
Впрочем, сам поэт эту версию опровергал. В мемуарах писал, что в ту пору был увлечен высокой, русоволосой девушкой:
«Встречаю я ее как-то в Доме литераторов.
– Хочешь, я посвящу тебе стихи и опубликую их завтра в «Известиях»? –обратился я к ней, зная заранее, что стихи мои уже стоят на полосе очередного номера газеты.
– Попробуй! – улыбнулась моя избранница.
Я поспешил в редакцию, успел заменить название стихотворения и вставил имя девушки в текст стихов. Наутро в «Известиях» вместо «Колыбельной» появилось мое стихотворение “Светлана”».
Благосклонность красавицы Михалкову снискать не удалось. Зато его приметил Сталин. Прочитав стихотворение, он заинтересовался судьбой автора. То был неожиданный подарок судьбы. Их, однако, было немало, о чем свидетельствовал сам поэт: «В моей долгой жизни много было... случайных удач – когда, не надеясь ни на что, вдруг пожинаешь успех...»
Отныне Михалков бодро шагал в ногу с державой. Что надо – воспевал, кого надо – восхвалял. Кого-то – обличал. И всегда – страстно, с напором. От души.
В 1937 году Михалков написал свой «автопортрет». В эпиграмме были такие слова: «Я хожу по городу, длинный и худой, / Неуравновешенный, очень молодой. / Ростом удивленные, среди бела дня / Мальчики и девочки смотрят на меня...»
Его изрядно печатали, приглашали в Кремль. Но он не стоял застенчиво в прихожей, а был вхож к Самому. К слову, поэт был представлен Сталину за месяц до Великой Отечественной, после награждения премией имени вождя, став впоследствии ее трехкратным лауреатом. И орденов и медалей у Михалкова было столько, что они не умещались на его широкой груди.
Михалков вошел в ближний круг. Это было почетно. Но и опасно. Может, еще опаснее, чем быть под подозрением. Ближний круг – это абсолютная верность, кристальная. Обратной дороги нет.
Михалков стал автором слов к гимну СССР: «Сквозь грозы сияло нам солнце свободы, / И Ленин великий нам путь озарил…» Не следует забывать и Габриэля Уракеляна, выступавшего в печати под псевдонимом Эль-Регистан, его соавтора. Они творили вместе, но главная роль принадлежала Михалкову.
Он встал вровень с великим Василием Жуковским, написавшим в XIX веке текст к гимну Российской империи: «Боже, Царя храни! / Сильный, державный, / Царствуй на славу, на славу намъ! / Царствуй на страхъ врагамъ…»
Итак, в тридцать лет Михалков стал первым поэтом Советского Союза. Разумеется, этот титул был условным, но непререкаемым – он же сочинитель государственного гимна, какие могут быть сомнения!
Спустя годы стихотворец – согласуясь со временем, по указанию свыше – изменил текст, ибо в первом варианте, словно монумент возвышались слова о вожде. Упоминание о нем, низвергнутом и обруганным – «…Нас вырастил Сталин – на верность народу, / На труд и на подвиги нас вдохновил» – следовало выкорчевать.
Случился крах державы. Страна обрела иное название, пошла по другому пути. Но гимн, точнее его крепкую основу, после долгих споров и дискуссий, решено было не менять, а лишь подновить. И снова на подмогу призвали Михалкова, который был хоть и стар, но творческого задора не потерял. И Сергей Владимирович снова справился с ответственной задачей. Теперь мы дружно поем: «От южных морей до полярного края / Раскинулись наши леса и поля. / Одна ты на свете! Одна ты такая – / Хранимая Богом родная земля!»
В своих мемуарах Михалков вспоминал деятелей литературы и искусства, пострадавших от репрессий и о тех, над чьими головами повисала опасность, но самого худшего не случилось. Он отмечал: «Но были художники, чье творчество отвечало вкусам Сталина, нравилось ему, и он не обходил их своим благосклонным вниманием, которое могло оказаться и временным. Здесь можно, в первую очередь, назвать писателей Н. Вирту, Алексея Толстого, Константина Симонова, А. Корнейчука, режиссеров кино М. Чиаурели, Гр. Александрова и И. Пырьева, актрис Любовь Орлову, Марину Ладынину, актера Бориса Андреева и некоторых других. Видимо, к этим именам справедливо причислить и мое имя – детского писателя».
…Первые строки, которые лично я прочитал самостоятельно, были о высоченном московском милиционере: «Кто не знает дядю Степу? / Дядя Степа всем знаком! / Знают все, что дядя Степа / Был когда-то моряком…»
Помню, очень просил маму съездить со мной на Заставу Ильича, ныне – Рогожскую, где по «версии» поэта в доме восемь дробь один, жил тот самый дядя Степа. Уж очень хотелось мне, наивному мальцу, повстречать этого доброго великана…
Михалков был в числе тех, чьи сборники всегда находились на почетных местах в книжных магазинах, библиотеках. Да и по радио – телевизор был еще не столь популярен – он часто декламировал свои стихи. Михалков, Самуил Маршак, Корней Чуковский, Агния Барто были лидерами детской литературы.
Впрочем, Михалков работал не только для маленьких читателей. Сочинял – и много! – для взрослых: стихи, пьесы, сценарии (один из них к комедии «Три плюс два»). Был автором очерков, публицистических статей. Слыл и баснописцем – старый, потрепанный, но удачно перелицованный сюртук почтенного Ивана Андреевича Крылова пришелся ему впору.
Иные сочинения Михалкова устарели, строки засохли, омертвели. Ничего не попишешь, так случалось, будет и впредь – стремительно меняющееся время вытаптывает, вырывает с корнем многое из того, что цвело и почиталось вчера. Уже и новые литературные саженцы дают всходы. Вырастут, окутают ароматом, погреются в лучах славы, а потом, глядишь, сгинут под ветром перемен, который никогда не стихает на просторах России, вечно грозя шквалистым ураганом…
А вот некоторые басни Михалкова, столько лет пролежав в пыли темных шкафов, не потеряли достоинств – зоркости наблюдателя, едкости рифмы и остроты назиданья. Они и в вещице про кота, который «жрал то, что должен был стеречь», и в повествовании о том, как «прячутся порой нахалы и невежды, за громкие слова и пышные одежды».
Есть они и в истории про осла, попавшего в номенклатуру: «Вынь да подай ему руководящий пост!»
Обличительные строки Михалкова не устарели еще и потому, что человеческие пороки, похоже, неизлечимы – подличали, угодничали, льстили высокие чиновники и при царях русских, и во времена Сталина, Брежнева, прочих генсеков, и в наше время…
Сергей Владимирович всегда оставался в фаворе и отвечал власти пристрастием. Но ведь не подобострастием же! Михалков произносил речи, высказывал суждения и хитро улыбался сквозь усы, словно подтверждая, что ключи от тайника своих мыслей он никому не отдаст…
Он был на вершине роста и положения. И его, как водится, сопровождал сонм недоброжелателей. Мол, судьба ему дала чересчур много, открыла широкие пути к славе, удобствам, комфорту. Так что же, ему следовало отказаться от этих благостей и избрать другой, тернистый путь?
Да и его жизнь не была такой уж безоблачной. Следует помнить, что это было время, полное опасностей, непредсказуемости. Любой шаг, действие и даже слово могли обернуться большими невзгодами, а то и полным крахом. В любом стихотворении Михалкова хищные критики, недоброжелатели могли отыскать крамолу.
Прекрасно, что слова того же гимна пришлись по вкусу Сталину. А если бы случилось иначе? Это была игра с огнем. Лотерея. Русская рулетка. Но – повезло…
После того, как вождь внес поправки в текст, Михалков вышел из его кабинета. И – облегченно вдохнул. Рядом блеснул очками Берия. «А если мы вас отсюда не выпустим? - зловеще пошутил он.
Михалков очень хотел жить, творить, сохранить семью. И потому никогда не терял бдительности – как путник, бредущий по темному лесу, избегающий ненастья, хищников, капканов. И потому уцелел. Да и судьба его не просто хранила, а холила и лелеяла. Но он выживал не только для того, чтобы жить и процветать самому, но и помогать другим.
«Михалкову завидовали, – говорила писательница Виктория Токарева. – Он был гениальный детский поэт. И прекрасный человек, просто его мало кто знает. Наверное, у всех был свой Михалков. Мой Сергей Владимирович помог выжить в большом городе и найти себя. Он был аристократ во всем, даже в том, как приходил в гости. Никогда не опаздывал, но и не приходил раньше времени. В течение жизни он мне много раз помогал. Никогда ничего не просил взамен…»
С теплотой и благодарностью вспоминают Михалкова и многие другие люди, в частности, актер Александр Панкратов-Черный, которого поэт тоже поддержал в трудный момент.
«Я знал Сергея Михалкова, и по моим впечатлениям это был человек добрый, – говорил критик, журналист и писатель Игорь Золотусский. – Он, строго держась партийной политической линии, в жизни был мягок, помогал очень многим людям».
…И все-таки жаль, что я тогда, в детстве не съездил на Заставу Ильича, где жил замечательный милиционер дядя Степа. Может быть, все-таки встретил бы доброго великана у дома восемь дробь один и все в жизни пошло по-другому?
Специально для «Столетия»
Комментарии (0)