В реальности они хотят, чтобы в 90е вернулись мы. И только мы.

Знаете, коллеги, когда некоторые люди из числа интеллигенции рассказывают нам про "святые 90е" и про то, что нам пора обратно, граждане очень сильно лукавят.- пишет Профессор смотрит в мiръ

В реальности они хотят, чтобы в 90е вернулись мы. И только мы.

Для них, этой вечной "блуждающей интеллигенции" 90е никогда не были ни "золотым веком" (им были "нулевые"), ни периодом высшего политического взлёта.

Таким периодом были конец 1980х и начало 1990х. 

Именно тогда недофилософы, очень средней, как потом выяснилось, руки журналисты, писатели, порой не написавший ни одной книги, да и вообще второй и третий ряд советской псевдо интеллектуальной тусовки, часто невыездные, если кто-то помнит, о чем я, прорвались наверх. 

Нет, далеко не всегда к деньгам, часто - к благам, но тоже не всегда. А, вот, к вниманию, - да, всегда. В этом был смысл. 

Это было время трибун, на которые мог залезть, кто угодно, и пышных фраз, которые ничего, вот, вообще ничего не означали. 

Они стали думать, что они и есть власть. Не партократы, не бандиты, не этнократы горбачевского розлива.... Не тревожнык граждане с мутными биографиями изредка попадавшие в объективы фотокамер и занимавшиеся то ли оформлением лицензий на вывоз, то ли металлоломом... 

Они! Короли трибун и чемпионы международных форумов. Они считали, что они и есть власть. Я больше того скажу: они считали, что они и есть страна. 

Конечно, это было не так. Это была видимость. Но, ведь, и они сами были видимость. За ними не стояло ничего, а часто, - и никого. 

Их триумф был в октябре 1993. Их блеск ошеломлял. И они были ошеломлены своим блеском. И они даже не поняли, что, разгромив советскую власть, они оторвали ту единственную опору, что держала их над пропастью. Даже смысла победы Жириновского не поняли. 

А потом, меньше, чем через полтора года, в марте 1995, убили Владислава Листьева. И все закончилось... Для них. Дальше "святые 90е" уже откровенно принадлежали совсееем другим людям.

Наши борцы за возврат ко временам свободы, часто забытые, потрепанные и поиздержавшиеся, опять хотят побыть видимостью. Они, думаю, в отличие от себя же конца 1980х, согласны быть уже просто видимостью.

Этим они и страшны.