Калужская обл., п. Ферзиково, моим институтским друзьям, с любовью.
С самого утра бегал между ER и неонатологией. Осенью дети начинают болеть и работы полно. Наконец, сел в дежурке попить кофе и включил интернет. Первое, что бросилось в глаза после американских новостей — Путин. ВВ, сетуя на проблемы в медицине предложил студентам «медикам» летом, как строительные отряды, поехать полечить по стране.
Я, честно говоря, не знал, смеяться или плакать. Как говорил гробовых дел мастер Полищук в «12 стульев»: «У меня что ни гроб, то огурчик». Мне стало интересно, а ВВ вообще в курсе, что практиковать медицину без лицензии — преступление?! Причем, не только в Америке, но и в России и ещё во многих цивилизованных странах. Чистая уголовка. Видимо ВВ реально представляет, что лечить людей не сложней, чем строить коровник в Карелии. Разумеется возник вопрос, а сам-то он у студентов не хотел бы полечиться, ведь не молодой уже?!
Он, как и положено отцу нации и швец, и жнец, и на дуде игрец. Я бы, ей-богу, не пожалел бы денег, чтобы посмотреть, как студент наколет ему ботокс и полгода луноликого будут побаиваться при встрече в ООН.
В далеком 1980 году я пришел работать на скорую помощь в Москве. Мне было тогда 18 лет. Я приехал на вызов, дверь мне открыла бабушка. Я был тогда розовощекий, субтильный, без признаков бороды, натурально подросток, в белом халате и шапочке. Она посмотрела и грустно спросила:
— Что совсем дело плохо?
— Почему, — удивился я.
— Да похоже прямо из детского сада стали забирать.
Бедная бабушка, я бы ее сказал тогда, кабы сам знал, что потерпи бабка, вот через сорок лет будет реально — жесть.
В конце пятого курса все студенты уезжали на выездную практику за «сто первый» километр. Обычно в разные районные больницы. Все с нетерпением ждали этого. Ведь это свобода, далеко от дома и мы будем работать — врачами! Восторженные истории про эту практику ходили по институту от старших к младшим, обрастая «боевыми» рассказами и пикантными подробностями. Одним словом все рвались в бой.
Наша группа была из двенадцати человек, три мальчика и девять девочек. Пунктом нашего назначения был поселок Ферзиково, Калужской области. Мы долго ехали на электричке, потом автобусом. Дороги в стране, в принципе, были плохие, за исключением Прибалтики, но дорога в Ферзиково была ещё круче. На первый взгляд, она была построена с нарушением законов гравитации, асфальтом в бок. Недалеко от поселка мы проезжали стелу со звездой и приспущенными цепями. Я спросил водителя: «Это что тут было?» «Гагарин разбился», — серьезно ответил он. Странно, подумал я, по моему это было где-то во Владимирской области, но промолчал. Я еще не предполагал, что нам предстоит увидеть — живой Кафкианский мир.
Позже история со стелой выяснилась. Оказалось, что Гагарин посещал Калугу, «сбежал» от охраны, говорят подвыпивший, и оказался в Ферзиково. Расторопное начальство затащило его на собрание партактива, а потом устроило ему охоту. На стеле написано, что тут охотился Гагарин. В общем, к памятнику заваленному лосю молодожены ездили возложить цветы и фотографироваться, поскольку вечного огня там поблизости не было.
Поселок Ферзиково был типичным поселением «за сто первым километром». То есть первое ощущение было, что там все или сидят, или отсидели, или готовятся сесть, включая женщин, детей и стариков.
Местная больница — единственное трехэтажное здание в городе с большой зигзагообразной трещиной, возникшей сразу через полгода после сдачи объекта.
Там была своя котельная и, как результат, слегка теплая вода. Весь остальной поселок пользовался городской баней.
Отделение морга было вынесено отдельно, одноэтажное здание, с секционным столом, кафелем на стенах и сливом на полу. Патологоанатома в штате не было, поэтому, кинув старый матрас на железный секционный стол, там спал всегда пьяный электрик.
Патологоанатомические образцы попросту сжигались в той же больничной котельной, в печи.
Лифты были предусмотрены проектом, но лифтов не было. То есть шахта лифта была, заколоченная, а лифта нет. И, разумеется, терапия на третьем этаже, то есть если дополз туда с инфарктом или пневмонией — есть шанс остаться в живых.
Операционная выглядела как в фильме про Пирогова, прямо зал с высокими потолками и большими окнами. Правда, не работала вентиляция, и в солнечный день там было жарко, как в горячем цеху.
Операционная медсестра из-за отсутствия шелка, купила в магазине х/б-нитки, простерилизовала и пустила в дело. Чего удивляться, что послеоперационные швы развалились на третий день. Скандал замяли, шелк нашли.
Больше всего меня поразило, что в шкафу в ординаторской стояли четыре духовые винтовки, по количеству положенных по штату врачей. Это лишь добавляло ощущение полного абсурда. Не хватало лишь буденовки для каждого врача, для полного набора.
Мы, разумеется, сразу устроили тир в рентген-кабинете, стреляя по розовым ампулам с витамином В12.
Местный рентгенолог — бывший хирург, скатившийся по всем ступенькам медицинской деградации через терапевта, инфекциониста и еще кого-то и спившийся окончательно, был местной больничной достопримечательностью. Он напивался натурально до алкогольной комы, независимо от времени суток и графика работы. Разумеется, в поселке его считали медицинским светилом. Мол гений, но пьющий, обычное дело.
Как-то раз, поступил парень с подозрением на прободную язву. Хирург, со стажем аж в два года после института, предложил «открыть и посмотреть». Я спросил: «Может рентген хотя бы?» Сошлись на рентгене, посмотреть, есть ли свободный воздух в брюшной полости.
Рентгенолог, как в плохой оперетте, весело сообщил:
— Пленки на весь живот нет, но могу сделать четыре снимка размером с поздравительную открытку.
Занавес.
Врачи в больнице были в основном очень приятные люди. Их катастрофически не хватало, они совмещали должности и специальности. Как известно комбинированная отвертка-молоток, как правило, плохая отвёртка и плохой молоток. Тоже относится и к врачам. Они были измучены безденежьем и безнадегой. Тридцать лет прошло, а все так и сталось, по сути. Разве что добавилось писанины и реальная возможность сесть в тюрьму за лечение больных.
Местная элита состояла из участкового милиционера, в мундире с полуоторванным погоном и пузырями на коленках поношенной формы, директора местной школы бомжеватого вида и примерно такого же вида редактора местной газетенки. Место сбора — магазин «стекляшка» в 11 утра, время начала торговли алкоголем. Они переступали с места на место перед входом, слегка потрясываясь, и издалека можно было подумать, что три немолодых человека учатся танцевать самбу.
Нас поселили в отделении физиотерапии, благо этой формы лечения там отродясь не слыхали. Койки поставили в боксы для душа Шарко, по две в каждый бокс, а остатки в раздевалку.
К нам относились, как к настоящем врачам из Москвы, и разрешали делать абсолютно все, подчас предполагая, что мы вообще знаем лучше них, ведь мы же из самой Москвы!
Олег Перфилкин и я слушали пациента, приложив стетоскоп с двух сторон. Я спереди, он сзади.
Я спросил: «Что ты слышишь?» Он ответил: «Я слышу тебя».
Мы ездили на ферму в коровник делать гинекологический проф осмотр. Все женщины были в ватниках и резиновых сапогах. Им было от восемнадцати до шестидесяти лет и на вид они ничем не отличались. Вместо кресла использовали кормушку для сена, сколоченную из неотесанных досок. Я теперь думаю, почему никто из них не сказал: «Вы что, чокнулись?! Я не буду осматриваться в таких условиях».
Они были такими же несчастными, грязными и безмолвными как и их коровы.
На одном из осмотров пришла женщина, с аккуратно наклеенными одна к одной полосками пластыря в низу живота до лобка. Я спросил: «Это что?!»
Оказалось, что ее сожитель и уголовник со стажем сделал ей наколку в виде глаз. Видимо, на его коже свободного места уже не было. Для нее моральные последствия оказались тяжелым испытанием. Приходя в баню, ей каждый раз кто-нибудь кричал: «Зина, подмигни».
Она обращалась к хирургу, чтобы удалить это, но тот, со словами, «иди лучше подмигивай» выгнал из кабинета.
Я сказал, что конечно удалю. Это была моя первая самостоятельная операция. Мне ассистировал мой друг и одногруппник Игорь Молчанов.
Все по-взрослому, операционная, медсестра, второй «хирург». Первым же разрезом я перерезал какой-то большой сосуд. Рана закипала, как только я убирал тампон, чтобы наложить гемостаз. Я похолодел, спина взмокла, и ноги стали деревянными. Кое-как остановил кровотечение, удалил кусок кожи, и зашил. Кровопотеря пустяковой операции была как при операции на сердце. Я ходил каждый день и выхаживал Зину. К моему удивлению и огромной радости через неделю она пошла на поправку и скоро выписалась. Ещё через неделю ее дружок принес мне ящик коньяка, очень кстати.
Это лишь краткая иллюстрация. Продолжать описывать лечение проводимое студентами-медиками, как рекомендует Путин, можно бесконечно.
Зато мы были счастливы!
Для нас это было нечто между взрослым пионерским лагерем с водкой и сериала «Интерны». Мы взахлеб обсуждали свои медицинские случаи, давали друг другу «экспертные» советы.
Вечером физиотерапия, где мы жили, превращалась в ночной клуб. Наташка Соколова занималась на ипподроме на Беговой и пьяная попыталась оседлать тихо пасущуюся лошадь, до полусмерти напугав сторожа и несчастную стреноженную кобылу.
Люди в двадцать с небольшим лет одинаковые во всем мире. Два месяца пролетели как один день, став может быть одним из самых ярких впечатлений жизни для всех участников. Вот тут я с ВВ согласен. Кому бы пошли такие отряды на пользу, так это только самим студентам-медикам.
Я выставил новые параметры на аппарате искусственного дыхания, наконец, малыш стабилизировался, и теперь надо сказать родителям, нервно смотрящем через стекло, что теперь все будет хорошо.
Оба моих друга из нашей группы — Олег Перфилкин и Игорь Молчанов умерли от разных причин, не дожив до пятидесяти лет. Я вытащил длинную спичку, а мои друзья по короткой. Все, что я теперь делаю, это как бы и за них тоже. И живу за них, люблю за них и лечу за них. Лечу там, где даже отдаленно не могут себе представить возможность такой вот «практики» студентов-медиков
Комментарии (5)