Мир охватил массовый кризис идентичностей, не обошедший стороной и Россию. Вопрос Самуэля Хантингтона «Кто мы?» теперь беспокоит не только мыслящую элиту Запада, но и каждого отдельного гражданина, причем в большинстве стран, которые пошли по западному пути. Отсюда подозрение, что всё дело именно в выборе этого самого пути вслед за Западом.
Согласно , 46% жителей России при принятии решений в трудной ситуации исходят из собственных убеждений и принципов. 39% соотносят свои действия с нормами закона, 35% исходят из норм этики и морали, 19% ориентируются на нормы культуры, столько же – на традиции, а 12% сопоставляют свои действия с религиозными предпосылками. Но что такое эти самые «собственные убеждения», которыми мотивируются большинство опрошенных, и откуда они берутся, как формируются?
Модерн, изначально постулирующий свои ценности на отрицании традиции, исходит из того, что коллективная, то есть традиционная идентичность – это то, что следует преодолеть. Ценность в модерне имеет только индивидуальная идентичность человека.
Показатели статистики демонстрируют, что на рассудочном уровне большинство граждан России уже согласились с этим тезисом, считая, что являются носителями своей собственной, уникальной, индивидуальной идентичности, из которой и исходят. И это подается сегодня, как непререкаемое, абсолютное благо. В практическом смысле это означает, что у большинства жителей России как бы нет общих ценностных критериев идентичности, то есть нас не объединяют ни мировоззренческие, ни идеологические основы, а значит, мы больше не являем собой органическую общность.
Конечно, это некоторое социологическое допущение, смысловая натяжка, ибо массы, как утверждает теория элит, следуют за элитами и принимают их ценности на рассудочном уровне. А это значит, что атомизация и так называемая индивидуальная идентичность, которая вдалбливалась в сознание масс либералами в течение трех десятилетий, наконец-то (для них, для либералов) принята значительной частью населения как данность.
 |
Однако это не фатально. Ибо помимо сознания и рассудочных ценностей, есть еще и бессознательное, в том числе коллективное бессознательное, как определял его Карл Густав Юнг. И если сознание – это то, на что можно влиять, то есть то, что можно изменить, то бессознательное – это некая врожденная константность.
39% населения всё еще исходят из закона, что, в принципе, неплохо, если не считать, что концепт правового государства – это тоже один из этапов становления либерализма. Но это хотя бы какая-то приверженность к порядку, разделяемая значительной частью общества. И это уже неплохо в сравнении с непредсказуемостью либерального общества вседозволенности, олицетворением которой являются сегодня американские погромы BLM, спровоцированные глобалистами в их непримиримой борьбе с Трампом.
Надеждой же на выздоровление являются 35% тех, что исходят из норм этики и морали, 19% – движимые нормами культуры, 19% – традициями, а также те самые 12%, которые исходят из религиозных предпосылок. Это и есть народ – как органическая общность, этносоциологический лаос, то, на основании чего и будет происходить выздоровление после того, как молот либеральных западных ценностей перестанет бить по сознанию русского человека.
Этика и мораль, хоть и являются следствиями социальных конвенций, негласного общественного договора, но всё же представляют собой, пусть несколько искусственную, но коллективную идентичность – а это вызов либерализму с его индивидуальной этикой абсолютизированной атомарной личности.
Но вот дальше идет то, что бросает просто прямой вызов либеральным трансформациям, являясь глубинными чертами именно народа – нормы культуры и нормы традиции, каждая почти по 20%. Культура – это и есть матрица народа. Традиция – ее, культуры, базовая предпосылка, исходная, отправная точка. И самое главное – 12% сегодня всё еще обращаются к традиционным ценностям, к религии, апеллируют к этничности, то есть продолжают процесс самосохранения, неся сохраненную сквозь века русскую (тюркскую, финно-угорскую и другую традиционную для России) идентичность.
Всё это – этика, мораль, культура, традиция и религия – есть основа социально-политической интеграции большого пространства нынешней небольшой России. Потерявшей свои фрагменты именно потому, что социально-политические эксперименты модерна двигали массы нашего континентального государства по пути от органической идентичности большого народа сначала к искусственной идеологической и политической идентичности, а затем, после распада политического единства СССР (спровоцированного этими самыми социально-политическими трансформациями), к либеральной идентичности атомарных индивидуумов. Что, собственно, в конечном итоге по замыслу либералов и апологетов гражданского общества должно развалить уже и саму остаточную Россию на более мелкие и более удобоваримые для поглощения глобалистским проектом фрагменты.
Исходя из такой переоценки модерна с позиций традиции, можно сделать совершенно обратный модерну вывод, возможно пока несколько непривычный, а для кого-то даже шокирующий:
быть гражданином, исходящим из собственных убеждений сегодня – это не доблесть и не достижение, как вдалбливалось в наше сознание не только в чудовищные 1990-е, но уже в советский период.
Пестовать свою уникальную индивидуальную идентичность, свою некую собственную систему ценностей – это быть пособником либерального эксперимента, ведущего к распаду и социальному разложению (чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на то, куда пришли общества «благого Запада»).
Напротив, благо, с точки зрения традиции – это оставаться русским человеком, принадлежащим к большому народу с общей культурной основой, объединенному на основе общих ценностей в единую органическую общность, сохраняющуюся на базе традиции. И чем больше у нас общих ценностей – общий язык здесь лишь отправная точка, но также единая православная вера, общая этика, общий взгляд на историю, общая ментальность, культура, и много чего еще общего, присущего всем, а не каждому в отдельности – тем больше мы народ. Тем больше у нас шансов на сохранение единства, на выживание, на спасение.
И это касается не только русских, но и других традиционных народов всё еще большой России. Это если, конечно, мы стремимся к сохранению в качестве народа, а не к тому, чтобы раствориться в постчеловеческой либеральной биомассе глобалистского проекта.
Комментарии (0)