"Не дав оппонентам построить авторитарный порядок, правящая элита построила его сама"
В такой же осенний день, 17 ноября 1995 года, случилось событие, значение которого для российской истории сложно переоценить. На состоявшемся тогда первом из серии т.н. залоговых аукционов российский Минфин привлек у коммерческого банка ОНЭКСИМ кредит в $170,1 млн под залог 38% акций компании «Норильский никель». До конца года прошло еще несколько аукционов, на которых «допущенные» финансовые структуры сумели получить в залог контрольные и блокирующие пакеты акций ЮКОСа, «Сиданко», Сибнефти, Сургутнефтегаза, «Мечела», НЛМК, Мурманского и Новороссийского пароходств, а также нескольких менее значимых компаний.
Впоследствии и независимые эксперты, и Счетная палата утверждали, что цена активов, выставленных в качестве залога, была явно заниженной; что аукциона как такового и не было, так как суммы предлагаемых кредитов в течение «торгов» не росли; и наконец, что сделки изначально носили притворный характер, так как возвращать акции из залога правительство не собиралось.
Я бы хотел обратить внимание на несколько иные обстоятельства. Когда критики возмущаются тем, что предприятия продали дешево (всего в результате аукционов бюджет привлек $886 млн), не упоминается, что эти деньги — около 4 трлн неденоминированных рублей по курсу того времени — составили всего… 1,8% доходной части бюджета 1995 года и покрыли всего 6% его огромного дефицита.
Поэтому, на мой взгляд, основная проблема состояла не столько в низкой цене продажи, сколько в ее финансовой бессмысленности. Конечно, то, что было бессмысленным для государства, не было таковым для людей, которые им управляли, — отсюда и стоит начать анализ последствий тогдашних шагов.
В светлых грезах реформаторов, которые активно транслировались в то время населению через разного рода медиа, приватизация призвана была изменить политический ландшафт страны, уничтожив «финансовую базу» коммунистов — т.н. «красных директоров»; создать пространство свободной конкуренции и тем самым запустить экономический рост; наконец, породив класс частных собственников, выстроить присущий западным странам правовой порядок.
Во-первых, первая цель достигнута не была. Согласно А.Чубайсу, приватизация проводилась спешно, чтобы лишить базы компартию, ибо «если бы коммунисты выиграли выборы в 1996 году, это были бы последние свободные выборы в России, потому что эти ребята так просто власть не отдают». Между тем следует напомнить, что всего за пять лет до этого произошли события, прямо опровергающие тезис великого реформатора: народные депутаты СССР от КПСС по решению Февральского (1990 года) Пленума ЦК внесли на рассмотрение III внеочередного Съезда народных депутатов СССР поправку об отмене печально знаменитой 6-й статьи Конституции 1977 года о руководящей роли партии. Проведя выборы 1990 года в республиканские парламенты и позволив ввести посты президентов союзных республик в 1991 году, коммунисты сделали как раз это: «так просто» отдали власть своим оппонентам.
Именно «демократы», в середине 1990-х обретя собственность, за которую стоило бороться, зубами вцепились во власть: они провели Конституцию 1993 года, фактически ликвидировавшую в России режим договорной федерации, а в 1996 году закончили и историю свободных выборов в стране, положив начало «голосованию сердцем», рассуждениям об «отсутствии альтернативы» и масштабным фальсификациям. Далее стало понятно, что в новых условиях механизмом передачи власти избраны не выборы, а процедура «наделения полномочиями» согласованного преемника — и очередной короткий период демократии и свободы, ради которых якобы и проводился передел собственности, закончился.
Иначе говоря, не дав оппонентам построить в стране авторитарный порядок, правящая элита успешно построила его сама. Замечу, что в странах Центральной Европы ультралиберальные реформаторы довольно быстро уступили власть бывшим коммунистам, что вовсе не помешало затем создать классический эффективный механизм последовательной смены правых и левых правительств.
Во-вторых, с конкурентной экономикой все также не слишком заладилось. Причина была проста: передача гигантских активов в частные руки привела к тому, что к ним стали относиться как к дармовому благу. Не вложив значительных инвестиций в основные фонды, их собственники получили уникальное конкурентное преимущество перед любым предпринимателем, который вознамерился было войти на рынок, — так как они могли снижать цены фактически до текущей себестоимости без учета амортизации. Это стало основной причиной российской деиндустриализации (не случайно сейчас В. Путин звонит Э. Макрону, чтобы решить вопрос о производстве в необходимых объемах российской антиковидной вакцины). Если китайцы стимулировали бизнес создавать новые предприятия в тех отраслях, где они конкурировали бы с госкомпаниями, то в России в металлургии, машиностроении, производстве стройматериалов и нефтехимии развитие новых производств остановилось. За почти тридцать постсоветских лет в стране были построены лишь один новый цементный завод (обеспечивающий 3,2% общего производства) и несколько нефтеперерабатывающих (8,6%).
В итоге ни одна отрасль реального сектора до сих пор не показала превышения советских показателей (приблизились к ним лишь жилищное строительство, черная металлургия и нефтепереработка). Более того, основной прирост ВВП в 2000-е годы был обеспечен не приватизированными, а вновь созданными компаниями: логистикой, оптовой/розничной торговлей, гостиничным и ресторанным секторами, коммуникациями, сотовой связью и Интернетом, финансовыми и страховыми услугами и т.д. — теми сферами, которые возникли вне всякой «животворящей» приватизации.
В-третьих, еще хуже пошли дела с «классом собственников» и строительством правового государства. Именно приватизация самых лакомых активов по бросовым ценам породила у новых владельцев естественные желания максимально воспользоваться своей удачей и по возможности обезопасить обретенное. Инструментами этого стали стремительный рост оттока капитала и переписывание формальной собственности российских предприятий на разнообразные офшорные компании (что давало возможность судиться и решать проблемы не в российских судах, а в зарубежных юрисдикциях). В результате большая часть «иностранных инвестиций» в России оказалась фикцией, так как сейчас более трети из них приходится на Кипр, а с острова Джерси их якобы поступило в полтора раза больше, чем из Германии.
«Иностранцам» из офшорных зон теперь принадлежат около 50% активов в российской химической промышленности, 68% — в черной и 77% в цветной металлургии, 95% — в энергетическом машиностроении. Из 500 крупнейших компаний России, если исключить государственные, за пределами страны зарегистрированы 222, а отечественными остаются лишь 152. По степени офшоризации из крупных экономик впереди Российской Федерации сегодня находятся только Саудовская Аравия и Венесуэла. Однако намного важнее то, что «хозяева жизни» полностью утратили интерес к состоянию отечественного правосудия, фактически отдав его «на аутсорсинг» в суды Великобритании, Люксембурга и США и сведя качество российской юриспруденции к вердиктам Басманного суда.
Я утверждаю: четверть века тому назад случилось самое судьбоносное событие в истории новой России, которое соединило крупную собственность и политическую власть, заморозило реальное хозяйственное развитие страны и привело к прогрессирующему обесцениванию демократии и правового порядка. Именно на этом этапе окончательно разошлись пути России и государств Центральной Европы, «единый европейский дом» перестал быть пусть и отдаленной, но реальной перспективой, а наивные рассуждения замазанных в самой приватизации западных консультантов о превращении России в «нормальную страну» стали не более чем попыткой коллективного самооправдания.
С одной стороны, вина за случившееся лежит только и исключительно на политиках и государстве. Нельзя осуждать бизнес за то, что он воспользовался открывшимися возможностями для обогащения, — но можно и должно осуждать чиновников за то, что они сначала не постарались обеспечить интересы народа, а затем не попытались поставить новых собственников в приличествующие рамки соответствующими налогами или антимонопольным законодательством. Поэтому население может сколько угодно быть недовольно случившимся, но обращать свой гнев оно должно на власть, а не на бизнес.
С другой стороны, признавая несовершенство и даже преступный с точки зрения национальных интересов характер приватизации, сегодня поздно думать о пересмотре ее итогов. С середины 1990-х годов приобретенные новыми собственниками активы многократно сменили своих владельцев; в их развитие (или, по крайней мере, поддержание в работающем состоянии) были сделаны миллиардные инвестиции; на них завязаны финансовые потоки и сбытовые цепочки. Пересмотреть итоги тех лет — значит ввергнуть российскую экономику в еще большие потрясения, пережить которые она не сможет.
Поэтому — как и в конце советского времени — сегодня наивно полагать, что систему можно исправить политическими реформами, демократией, борьбой с коррупцией или массовыми люстрациями: 25 лет спустя после пика «рыночных реформ» мы пришли к гораздо более запущенному состоянию, чем то, от которого они должны были нас увести.
Комментарии (1)