Глава европейской дипломатии Жозеп Боррель считает, что Запад обязан доказать превосходство демократии над остальными системами. Это можно было бы рассматривать как заявку на идеологический спор, если бы должность самого Борреля не являла собой ярчайший пример того, что Европейский союз управляется недемократическим образом – наднациональные бюрократы в нем решают куда больше, чем избранные представители стран, в него входящих.
Антониу Гутерреш, генсек ООН, еще одной глобальной структуры, чуть ранее объявил белый супремасизм «транснациональной угрозой». Что стоит за этим высказыванием? И что Объединенные Нации должны в связи с этим предпринять?
Чуть понятнее слова западных функционеров об «агрессивном поведении» России и «хищнических экономических практиках» Китая. Тут хотя бы ясно, кто, по их мнению, виноват. Хотя и непонятно почему.
Совсем сбивают с толку разговоры об изменении климата и притеснениях меньшинств. И уж вовсе удивительно, что высокопоставленные вашингтонские деятели на полном серьезе рассуждают об «атаках русских хакеров» на американскую демократию и о «конспирологических теориях, провоцирующих насилие».
Что всё это значит? Как понять, что имеют в виду глобальные лидеры?
Если не знать контекста, это может показаться острой формой шизофрении, когда пациент теряет связь реальностью. Но куда разумнее предположить, что речь идет об особом языке, коде, в котором вроде бы понятные слова обозначают нечто совсем другое. Тем более что исторические примеры применения особого языка имеются.
В свое время западные советологи разработали целый словарь, чтобы правильно интерпретировать слова, сказанные советскими генсеками или напечатанные в «Правде» или «Известиях».
 |
СССР был страной закрытой, поэтому напрямую достоверность перевода с партноменклатурного на понятный на Западе язык проверить было сложно. В остальном вскрытие официального советского кода не доставляло проблем. Например, существовало всего четыре градации оценки прошедших переговоров с иностранными делегациями – встречи всегда проходили в «деловой», «деловой и дружеской», «дружеской» и «теплой дружественной» обстановках. И больше никак. Поэтому если вдруг при встрече с руководством социалистической страны обстановка была хуже, чем «дружеской», это говорило о трениях в соцлагере. Ну а если с капиталистами поговорили в «деловой и дружеской» или «дружеской» обстановке, значит, отношения стали более доверительными.
При этом советские власти не прибегали ни к инверсной логике, ни к риторическим манипуляциям, уже тогда хорошо известным как в теории игр, так и в лингвистике. Говоря попросту, в СССР чёрное не называли белым, а круглое – мягким. Пропаганда оставалась пропагандой, но когда Политбюро говорило о разоружении, оно не имело в виду, что вооружения надо наращивать. И не имело в виду чего-то третьего, например преимуществ социалистической системы хозяйствования.
Сегодня часто можно услышать, в том числе от американских и европейских политиков и журналистов, что мейнстримные западные СМИ повторяют худшие образцы поведения советской прессы 1970–1980-х годов. Это верно лишь отчасти. Наши западные коллеги в плане «кодирования» пошли куда дальше. Разумеется, это не их инициатива. Они лишь следуют инструкциям.
Новояз почти всегда признак тоталитарного проекта, от небольших сект до международных политических блоков. Такие проекты, как правило, претендуют на создание или видение некой новой реальности. Для её описания и нужен новый язык, который часто состоит из привычных слов. Но значение у них уже совсем другое.
Такой «особый код» – инструмент контроля и средство манипуляции. Поскольку язык напрямую связан с образом мышления, принуждение к «кодированному разговору» меняет восприятие сторонников и дезорганизует противников. Не является исключением и язык глобального начальства, который сегодня обязателен для западных мейнстримных СМИ, университетов, крупных корпораций и всех, кто вовлечён в орбиту планов западной либеральной элиты. Он принуждает к покорности человека Запада и ставит людей за его ареалом в оборонительную, а потому изначально проигрышную позицию.
Разберём несколько терминов из глобального новояза.
Демократия. Этим словом сегодня называют не электоральную процедуру, не власть большинства и не институты. И даже не прикрытие для «гуманитарных бомбардировок». Это обозначение западного режима управления. Действия стран, не входящих в Запад, и внутренней оппозиции (например, сторонников Трампа), угрожающих этому режиму, называют «исключительно опасными для демократии». Иногда – представляющими «экзистенциальную угрозу для демократии».
Обратите внимание, когда в США раздувалась шумиха вокруг «русских хакеров» и «агентов ГРУ» в соцсетях, это не было названо вмешательством во внутренние дела. Вообще для глобального начальства такого вмешательства в природе не существует. Вмешиваться можно лишь во внутренние дела суверенных государств. А суверенитет – вещь вредная. Поэтому поначалу говорили о «вмешательстве в выборы». Позже общепринятым термином стало нападение на демократию. И хотя история с «русскими хакерами» была выдуманной от начала до конца, показательно, что «атакуемым» объектом считался именно режим управления, в то время как «внутренние дела» полностью исключили из языка.
Расизм. Это приписываемая противникам демократии совокупность фобий, убеждений и глубоко укоренившихся архаичных взглядов, делающих носителей этих взглядов неуправляемыми, не готовыми жить при демократии. Расизм иногда также называют ксенофобией, сексизмом, гомофобией и т. д. Правилами языка это допускается. Термин относительно легко прижился на американской почве, однако в других странах с ним возникли сложности, ввиду чего генсеку ООН и пришлось давать соответствующие пояснения.
Системный расизм – это расизм, приобретший политическое измерение. Так, простое несогласие с действиями либеральных властей – это простой расизм. А массовое голосование за Дональда Трампа – расизм системный. Подозреваю, что любое несогласие с администрацией Байдена на международной арене будет также в скором времени маркироваться как системный расизм.
Теории заговора (ТЗ). Этим термином обозначаются факты, аргументы и материальные доказательства нечистоплотности глобального начальства. Так, все данные под присягой свидетельские показания о нарушениях на президентских выборах 2020 года в США, нестыковки в цифрах, изменённые иной раз задним числом правила подсчета голосов – это типичная теория заговора.
Часто ТЗ идут рука об руку с российской кампанией дезинформации (РКД). В частности, видеоролики, на которых были зафиксированы массовые вбросы бюллетеней на избирательных участках ряда штатов, это часть РКД. В Европе неготовность властей к противодействию коронавирусной пандемии – это ТЗ. Любое позитивное освещение демонстраций «Желтых жилетов» и оппозиционных правых партий – это часть РКД. А когда об этом говорит телеканал RT – это нападение на демократию.
Глобальное изменение климата (ГИК) – это риторический аппарат, призванный обеспечить глобальному начальству управление международным разделением труда и технологическим развитием. Неслучайно поэтому в администрации Байдена на должность спецпредставителя Белого дома по климату назначен опытнейший дипломат и личный друг Байдена Джон Керри. Судя по всему, больших успехов на ниве такого управления у западной элиты пока нет, поэтому о ГИК стали говорить с нотками истерики. И левое крыло Демпартии США, и давосские мудрецы, и сам Керри стали говорить о неминуемой катастрофе через 9–19 лет, если человечество не возьмётся за ум, то есть если национальные государства (особенно потенциальные центры развития) не свернут программы суверенного индустриально-технологического развития. Наконец, пару терминов из чистой геополитики.
Российская агрессия (РА), она же – «агрессивные действия России». Это геополитическая активность Москвы, направленная на укрепление своего суверенитета, обеспечение своих интересов в ближайшем окружении и ведение независимой внешней политики вне рамок, установленных глобальным начальством.
В 2015 году, когда Дженнифер Псаки была спикером Госдепа, она с трибуны по бумажке зачитала фразу, в которой Россия обвинялась в том, что ее войска находятся в непосредственной близости от границ стран НАТО. Когда журналист возразил, что НАТО, расширяясь на восток, само придвинуло свои границы к России, Псаки с недоуменным видом ответила: «Так или иначе, вы же не будете отрицать, что русские сейчас стоят недопустимо близко к границам НАТО?» То есть она вполне искренне не поняла возражения. Агрессия – это создание помех для Запада. Напомню, что суверенитет является понятием вредным и из глобального языка исключён. И тогда с какой стати кто-то не должен убраться с дороги Запада? Сама логика языка делает саморазоружение и отступление единственным правильным поведением. Остальное, разумеется, агрессия.
Хищнические экономические практики (ХЭП). Как правило, применяется в отношении Китая и обозначает примерно то же самое, что и РА, но в сфере торговли и технологий. В частности, КНР не может быть державой номер один в технологиях беспроводной связи пятого поколения, поскольку это противоречит схеме международного разделения труда, утвержденной глобальным начальством. В определенной степени стремление России достроить «Северный поток – 2» также является примером ХЭП.
Даже из такого очень короткого разговорника глобального языка становятся понятны цели и мироощущение западной либеральной элиты. Нашей же основной проблемой является то, что мы продолжаем отвечать им либо на их же языке, либо с использованием англицизмов прошлого века. Первое воспринимается как слабость. Второе – как отсталость. Увы, не только на Западе. Зачастую так это видится и подрастающему поколению, воспитываемому на заимствованном, а потому враждебном нам глобальном новоязе.
Поэтому пора бы начать говорить на собственном языке. Для начала – хотя бы между собой.
Комментарии (0)