«Наши города станут похожи на кладбища»
Идея реализовать в России проект «Последний адрес» пришла Сергею Борисовичу Пархоменко в голову после того, как он познакомился в Европе с проектом Гюнтера Демнига «Камни преткновения» («Stolpersteine»). «Камни преткновения» – это встраиваемые в мостовые или тротуары камни с латунными табличками, на которых выгравированы имена жертв нацизма. Таких камней установлено более 75 тысяч. Исходя из того, что, как он считает, «в нашей стране есть свой холокост под названием «политические репрессии», Сергей Пархоменко решил реализовать в России проект «Последний адрес».
НА УЛИЦЕ РУБИНШТЕЙНА 23 В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ УСТАНОВЛЕНО 16 ТАКИХ "АДРЕСОВ"ФОТО: EN.WIKIPEDIA.ORG
Суть проекта – в увековечении памяти репрессированных и впоследствии посмертно реабилитированных граждан путем установки на здании, в котором ранее они проживали, мемориальных табличек со следующей надписью: здесь жил такой-то, работал там-то в такой-то должности, он был арестован тогда-то, расстрелян тогда-то и реабилитирован тогда-то. В 2014 г. был зарегистрирован Фонд увековечения памяти жертв политических репрессий «Последний адрес», совет которого возглавил Сергей Борисович. Этим фондом на фасадах зданий установлено более 1000 таких табличек.
Данный проект преподносится как «огромный народный мемориал», который имеет широкую государственную и общественную поддержку. Наверное, у этого проекта есть сторонники, однако есть и достаточно большое количество тех, кто с этим проектом не согласен. Мне уже приходилось высказывать свое мнение по проекту
https:echo.msk.ru/blog/echomsk/23333667-echo/
. В своих откликах читатели в первую очередь обращали внимание, на то, что проект «Последний адреса» реализуется чересчур напористо, если не сказать «агрессивно», с оказанием прямого давления на несогласных, без желания обсуждать чего-либо по существу. Как точно подметила одна женщина, «память о репрессиях 37-ого года пытаются увековечить методами 37-го года».
Тема репрессированных граждан мне знакома не понаслышке. Я сам – внук репрессированного офицера Красной Армии, в свое время активно помогал работе общественной комиссии по делам репрессированных граждан Западного административного округа Москвы, которую более 20 лет на общественных началах возглавляла моя мама – И.Д. Федотова. Помимо того, что эта комиссия занималась социально-бытовыми проблемами семей репрессированных граждан, важная часть ее работы заключалась в оказании потомкам реабилитированных содействия в работе с документами, включая подготовку ходатайств на реабилитацию, оформление допуска к архивным документам и помощь в организации ознакомления с ними. Судьбы многих репрессированных граждан и их семей прошли перед моими глазами.
Единственным источником информации о человеке, имя которого увековечивается в проекте «Последний адрес», в подавляющем большинстве случаев является его личное дело, которое заводилось незадолго до его ареста. Мне довелось познакомиться не с одним из таких личных дел, поэтому позволю себе более подробно остановиться на этом вопросе.
Личные дела репрессированных и реабилитированных сегодня открыты. Открыты для прямых потомков. Открыты в полном объеме с учетом конституционного права на неприкосновенность частной жизни и семейную тайну. С личными делами прямые потомки могут не только ознакомиться, но и в полном объеме их копировать. Я все личное дело своего дедушки (более тысячи листов) на законных основаниях перефотографировал, распечатал и храню в семейном архиве.
Никаких ограничений в использовании личных дел реабилитированных граждан нет. Между тем я не знаю ни одного случая, чтобы кто-либо «без купюр» выложил все документы в открытый доступ. Зато я много раз сталкивался с такими случаями, когда после ознакомления с личными делами репрессированных граждан, их родственники просили эти дела уничтожить. И когда я вижу, как некоторые люди, среди которых есть и потомки известных советских деятелей, подвергшихся репрессиям, время от времени лицемерно поддерживают идею выставить на всеобщее обозрение личные архивные дела всех репрессированных граждан, то мне хочется им сказать: «Начните с себя, если память о ваших родных ничего для вас не значит!».
С чем же связан шок, в котором часто пребывают люди, ознакомившись с архивными делами своих репрессированных родственников? В первую очередь, конечно, многих шокируют, как правило, содержащиеся в этих делах собственноручно написанные заключенными покаянные заявления, оговоры других (обвиняемый всегда рассматривался как звено в цепочке заговорщиков), самое гнусное очернение себя и своей семьи. С огромной вероятностью эти показания были выбиты под пытками, однако эта вероятность все равно не может составлять 100%.
Есть и еще одно обстоятельство, которое многие не могут для себя принять. Из материалов дела часто вытекает то, что их родственник на каких-то этапах своей жизни был не только активным защитником существовавшей тогда репрессивной системы, но и сам активно участвовал (или был вынужден участвовать) в доносительстве и репрессиях.
На жертву партийных (внутрипартийных) чисток автоматически навешивался ярлык «враг народа». Однако неправильно бы было забывать, кого изначально этим термином называли большевики. Жертвами революционных трибуналов, помимо классовых врагов и белогвардейцев, были и политические противники большевиков (в частности «врагами народа» были объявлены кадеты и эсеры), а также сотни тысяч просто не согласных с советской властью. Компания борьбы с «врагами народа» особенно свирепствовала во время начавшегося в 1918 году Красного террора, который Дзержинский определял как «устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности».
Так вот. Именно критерий непримиримости и беспощадности по отношению к врагам большевистского режима использовался в советское время при рассмотрении спорных случаев реабилитации (а таких было немало, реабилитация не всегда осуществлялась с первого захода).
«Какое отношение имеет вышеизложенное к «Последнему адресу»?» – спросите вы. Прямое.
«Последний адрес» увековечивает память на основании лишь того, что человек был репрессирован, а потом реабилитирован, и при этом дом, в котором он проживал, сохранился до наших дней. «Последний адрес» увековечивает память о конкретном человеке не на кладбище, не на мемориальном обелиске, а на доме, где он жил, и этот дом, если он сохранился с 30-х годов, скорее всего, определяет облик нашего города. Мемориальный знак в память об этом человеке становится частью нашего жизненного пространства. Наши дети спросят нас – кем был этот человек? Как он прожил свою жизнь? Чем он знаменит? В чем его подвиг? И мы должны быть готовы ответить на эти вопросы.
Дома, которые сохранились до наших дней, конечно же, не бараки и не халупы, в которых ютился в то время простой люд, а имеющие хорошее расположение добротные здания в большинстве своем дореволюционной постройки, часто представляющие культурную и историческую ценность. Истинные хозяева этих домов были выселены или уничтожены советской властью, а квартиры в таких домах были заселены в основном представителями партийной и советской номенклатуры. Конечно, среди бывших жителей этих домов, пострадавших от репрессий, найдутся единицы известных, заслуженно уважаемых в нашем обществе людей, и лишний раз увековечить память о них было бы делом чести. Однако о большинстве имен и фамилий мы узнаем первый раз в жизни, и, если даем согласие «Последнему адресу» размещать на своем здании мемориальные таблички наспех и «втемную», и только лишь на том основании, что эти граждане были реабилитированы, то как бы нам в будущем не пришлось краснеть за это согласие.
Поэтому, пока «Последний адрес» имеет возможность всеми правдами и неправдами реализовывать свой якобы «народный» проект в наших городах, я позволю себе дать совет домовладельцам и жителям домов, которые получили письмо «Последнего адреса» с «настоятельной просьбой письменно подтвердить, что они не возражают против размещения информационных знаков» на своем доме. Не относитесь к этому письму формально! Поинтересуйтесь биографией человека, имя которого вы соглашаетесь увековечить, отдавая себе отчет в том, что увековечивая память о ком-либо, мы увековечиваем не только его исходные данные, но и его слова и поступки, произнесенные и совершенные при жизни.
Постарайтесь найти родственников этого человека и узнать их мнение, ознакомиться с сохранившимися документами, обратитесь в местную администрацию, чтобы та письменно подтвердила законность инициативы «Последнего адреса» в вашем населенном пункте. Задайтесь вопросом, не проживали ли в вашем доме люди, которые, по крайней мере, не менее достойны того, чтобы их память была увековечена: солдаты, ушедшие на фронт, ветераны, учителя, деятели культуры, волонтеры? А, может быть, в вашем доме проживали врачи и медсестры, которые ушли из жизни, спасая нас с вами от эпидемии? Лучше не действовать впопыхах, чтобы в дальнейшем не пришлось, как это уже случалось, пересматривать свое решение после того, как «дело сделано».
Есть вопросы и к властям: является ли деятельность «Последнего адреса» по установке мемориальных знаков законной? С.Б. Пархоменко именует их «типовыми информационными знаками» неспроста. Благодаря такой примитивной уловке ему удается обходить предусмотренное законодательством согласование установки мемориальных знаков на фасадах домов с местными органами власти.
Якобы «табличка «Последнего адреса» по формату (11х19 см) и по назначению (информационный знак) не является мемориальной доской». Как же так, не является? Ведь эта табличка не безымянная, на ней указывается конкретный человек, даты его жизни и место работы. Рядом с этой табличкой может быть установлен мемориальный знак (мемориальная доска) другого размера и изготовленный из другого материала, но он будет содержать точно такую же информацию. Разве размер имеет значение?
Уважаемые господа чиновники! Увековечивать память на основании только лишь посмертной реабилитации выглядит однобоко и несправедливо. Увековечивать надо за заслуги.
Когда вы даете свое молчаливое согласие тому, что необходимо увековечивать память всех без разбору реабилитированных граждан по последнему месту их жительства, вы уже приравниваете эту категорию граждан к Героям Советского Союза, или Героям России, или Полным кавалерам ордена Славы. При этом чтобы установить мемориальный знак на доме, где проживал Герой Советского Союза, или Герой России, или Полный кавалер ордена Славы, необходимо пройти все предусмотренные законодательством процедуры и согласования и по каждому конкретному случаю получить решение исполнительного органа власти, которое должно быть опубликовано в открытой печати. А устанавливать мемориальные знаки «Последнего адреса» вы допускаете «списком», в любом количестве, без какой бы то ни было проверки сведений и никаких согласований, кроме согласия домовладельцев не требуется. Разве же такой порядок не находится на грани абсурда?
Конвейер «Последнего адреса» работает совершенно бессистемно. Инициаторов проекта совершенно не интересует вопрос, сколько еще может быть размещено мемориальных табличек, если увековечивать всех реабилитированных? Сто тысяч, двести тысяч, еще больше? Мемориальными табличками могут быть покрыты и многие центральные городские административные здания, которые раньше использовались как жилые. Тогда, действительно, как отмечают критики «Последнего адреса», «наши города станут похожи на кладбища».
Проект «Последнего адреса» уже вышел за рамки отдельных регионов России. Необходимо как можно быстрее провести его широкое обсуждение на всех уровнях и, конечно же, вернуть в правовое пространство. Права «Последнего адреса» в вопросах установки мемориальных знаков не могут быть иными чем те, которые имеют другие организации и граждане, то есть этот фонд должен выступать не более как инициатором увековечения памяти того или иного гражданина, а решения должны приниматься в соответствии с действующим законодательством соответствующего субъекта федерации. Комиссия по увековечению памяти, которая имеется в каждом регионе, обязательно должна ознакомиться со всей полнотой информации и, в том числе, с согласия родственников реабилитированного, с личным архивным делом гражданина, память которого предполагается увековечить.
В заключение – несколько слов о попытках проводить параллели между «Последним адресом» и проектом Гюнтера Демнига, с которым мне довелось познакомиться еще в конце 90-х годов прошлого века, когда я присутствовал в составе российской делегации на закладке первых «Камней преткновения» в Берлине. Между этими инициативами нет и не может быть ничего общего! Кощунственно и цинично сравнивать безвинных жертв нацизма с жертвами внутрипартийной борьбы, жертвами революции, которая «пожирает своих детей».
Всех неравнодушных к прошлому и настоящему нашей Родины я приглашаю принять участие в обсуждении проекта «Последний адрес». Свои предложения и замечания прошу присылать на электронную почту KuzminDV@rspp.ru. Я постараюсь ответить каждому, обобщу и обнародую все «за» и «против».
Только все вместе мы остановим этот конвейер «Последнего адреса»!
Комментарии (1)