Современное кино про Великую Отечественную у зрителей чаще всего вызывает раздражение. Дурная волна постперестроечных фильмов, где рефреном идет одна навязшая на зубах линия «завалили–трупами–суки–командиры–кровавые–упыри–нквдшники–проклятый–сталин–жуков–мясник», слава Богу, схлынула, оставив мерзкое послевкусие. Казалось бы, сейчас забьет свежая, светлая струя. Но ее не случилось.
Госзаказ на противостояние волне лжи о войне, восстановление памяти и прославление подвига дедов привел, к сожалению, к тому, что на эти деньги понеслись жужжащим роем специалисты по освоению бюджетов, которым все равно, что снимать – про якутских снайперов, доярку из Хацапетовки, уралмашевскую братву или героических ментов. Но даже среди этой пены периодически всплывали и всплывают фильмы, по настроению честные и правильные. Вот только все не то. Все не то! Не приближаются они даже к середнячкам времен Советского Союза.
Да что за напасть такая? Ну не могу поверить, что в нашем кино вдруг исчезли талантливые люди. Ведь о другом–то у них нормально снимается! И не надо тут про «русское кино – г...». Это полная ерунда и тупенькое злопыхательство. Количество проходняка и хорошего кино у нас в процентном соотношении даже получше голливудских раскладов будет. Просто до нас доходит дай Бог процентов 10 от того, что снимается «там». Никто же не потащит к нам откровенный шлак, который никогда не отобьется. А его там настоящие Гималаи.
Эта загадка терзала меня долго. Много лет. Прорыв случился на фильме «Т–34». Помните этот полуфантастический зубодробительный экшн, в основе которого лежал сюжет старого советского фильма «Жаворонок»? Я смотрел, и понимал, что как фильм про Великую войну и подвиг народа – это полная ерунда. В «Жаворонке», тоже насквозь экспериментаторском, не традиционном, этот «дух войны» имелся, а в «Т–34» – нет. Но фильм не вызывал отторжения, несмотря на кучу штампов. Интернет–общественность всячески поносила его, а зритель пер толпами, разрывая кассу.
И, пытаясь понять природу этого феномена, я, наконец, осознал. Я просто неправильно смотрю современные фильмы. Я смотрю их так, будто на дворе 1970–е. Я пытаюсь войти в давно утекшую в океан времени реку. А это глупо. Эти фильмы снимают совсем другие люди. А попасть мысленно в прошлое так же невероятно трудно, как и предугадать будущее. Это дано только гениям. «Балладу о солдате» уже никто никогда не снимет. И не надо пытаться. Когда кто–то пытается, получается еще хуже, чем если бы не пытались.
Когда–нибудь это должно было произойти. Это закон природы, закон времени. Закон неизбежности. То страшное и великое напряжение сил, воли – оно не может сохранять свой накал вечно. Даже у металла есть «усталость». Наши деды этот безумный груз вынесли сами, на своих плечах. Наши отцы видели это, видели, какими были их отцы. Мы застали своих дедов уже стариками, и нам было уже трудно поверить, что вот эти седые, сгорбленные люди – те самые солдаты, которые на экранах шли в атаку и горели в танках. Ведь они, те, на экране, молодые и сильные, это былинные герои. А дед, который возится с грядками, ходит с палкой, покряхтывая, ничего не видит без очков на резинке – ну, какой он былинный герой? Он просто дед, который вечером рассказывает мне сказку или поет песню про тачанку хриплым голосом.
И все же мы видели зарубцевавшиеся раны наших дедов, когда шли в баню. Мы натыкались на чердаках на старые пилотки и ремни. Мы видели в старых альбомах их фотографии. И на этих фотографиях в военной форме стояли молодыми не семейные предания, не полузабытые легенды, а они, деды наши. Мы сравнивали эти старые фотки с их морщинистыми лицами и удивленно качали головами. Ну надо же! Нашит дети уже не знали этих людей. Они знали только наши рассказы о них. А что мы могла рассказать, если сами были детьми, когда они жили? Мы рассказывали ПРЕДАНИЯ. И чем дальше, тем больше эти предания напоминают былины, а не воспоминания. И тем больше то время перестает ассоциироваться с реальностью. Это легенда.
И нет ничего удивительного, что книги и фильмы о том времени все меньше похожи на то, что на самом деле делали наши деды и наши отцы. Закон времени. Можно до религиозного экстаза уважать и чтить их подвиг, но понять его так, как ощущали его они, и даже мы – уже невозможно физически. Наши дети не могут рассказать о Великой Отечественной так же, как мы сами не могли рассказать о Гражданской. Которая со временем стала основой для приключенческих фильмов и даже комедий. Романтика «Неуловимых мстителей» или «Тачанки с юга» ничего общего не имеет с реалиями Гражданской. Чтобы хоть чуточку понять то время, нужен «Тихий Дон». А много ли таких «Тихих Донов» написано и снято?
Так же будет (уже стало) с Великой Отечественной. Это неизбежно. Время подвигов, время невероятного напряжения сил, время запредельных страстей, где люди обнажали все в них сокрытое, не может не быть поводом для историй. На Западе это давно случилось. Мы сами смотрели французские комедии про войну вроде «Большой прогулки». Они давно снимают сублимации детских фантазий вроде «Бесславных ублюдков», авантюрные стилизации вроде «Героев Келли», фильмы про зомби–фашистов и тому подобное. Просто нас ударило сильнее других, и мы продержали ощущение сакральности войны дольше. Но это будет и у нас. Хотим мы этого или не хотим. Закон времени.
Великая война для нас нечто вроде времен Фронтира для американцев – великого противостояния, перешедшего в эпос. Американский вестерн начинался как экранизация ковбойских историй про войны с индейцами и освоение огромных территорий, которое подразумевало постоянное противостояние и жизнь в условиях, где закона не было вообще или он был сугубо символическим. Время борьбы людей за жизнь, в которой выкристаллизовалось нынешняя Америка. Но постепенно он утратил границы чистого жанра. Он стал безграничен, в его рамках есть философские притчи, любовные романы, комедии, мюзиклы, экшн–зарубы, фантастика и что угодно еще.
Так и наша Великая война станет (уже становится) базой для историй совсем о другом, где война лишь возможность показать человеческие страсти на самом пределе и даже за пределами. Эпическое время былинных героев и время противостояния абсолютному, инфернальному злу, из которого эти былинные герои вышли победителями. Нет больше людей, которые могли бы снять «Судьбу человека» или «Они сражались за Родину». Да и людей, которые будут это смотреть, тоже все меньше. И не надо их за это винить. Мы же тоже в юности предпочитали «Неуловимых» «Тихому Дону», а в «Поднятой целине» дед Щукарь нам был интереснее Макара Нагульнова.
Как прочувствовать то, что было 80 лет назад с людьми, которых ты не знал? Ответ – никак. Отсюда и невозможность создания нынешними людьми полотен уровня Озерова и Бондарчука. Поэтому Бондарчук–младший и снял «Сталинград», в котором рефрен не «Они сражались за Родину», а «Они сражались за Машу» (или как там ее звали). И, если подходить к нынешнему кино о тех временах с той меркой, что это не кино про войну, а кино про людей на войне, то все становится не таким нелепым. То кино с нынешним даже сравнивать нельзя, это совершенно разные вещи.
Мерилом нынешних фильмов даже не о войне, а о людях на войне, будет только степень таланта автора, а вовсе не его мировоззрение и дань памяти. И становится видно, что Угольников талантливей Бондарчука как режиссер и продюсер военного кино. Потому что «Брестская крепость» на порядок круче «Сталинграда» даже не умением показать войну, а просто по умению снять кино и зацепить зрителя. Но и в «Сталинграде» есть идея, есть история, есть страсть. Просто «Брестская крепость» – одна из последних попыток сделать старое кино «про войну». А «Сталинград» – это оно, новое кино про людей на войне. Уж лучше такое, чем постные и суконные обязательные поделки про войну, в которых нет ни людей, ни истории.
Можно сожалеть, что старое уходит. Но пытаться противостоять времени и отторгать новое только потому, что оно не старое – бессмысленно.
Комментарии (0)