80 лет назад, 21 июля 1940 года, Гитлер отдал распоряжение своим военным: «Обращаемся к русской проблеме. Продумайте все подготовительные вопросы». Месяцы планирования превратили это распоряжение в «Барбароссу» – план войны на уничтожение Советского Союза. Правда, несмотря на последовательную жестокость и первоначальные военные успехи, агрессия с треском провалилась. Почему? Попробуем разобраться.
Жизненное пространство
Помимо расовых теорий и веры в социал-дарвинизм, Гитлера особо отличали еще две вещи. Твердое и последовательное желание развязать войну за «жизненное пространство» для немецкого народа и стойкая уверенность, что найти это пространство можно только на востоке.
Огромные, малозаселенные просторы, особенно их украинская, подходящая для сельского хозяйства, часть, донбасский уголь… К черту заморские колонии, Германия – сухопутная держава, и пусть она развивается именно сухопутным образом, думал фюрер. Советская Россия виделась ему «колоссом на глиняных ногах» – шатким, набитым противоречиями и обиженными людьми государством. Оно станет легкой добычей – и объектом для «переваривания» на десятки лет вперед.
Ради борьбы с русскими немцы были готовы даже смириться с существованием Польши. Ее вплоть до весны 1939-го последовательно пытались «впихнуть» в Ось. Варшава привыкла принимать обожающего охоту Геринга и обсуждать те или иные конфигурации действий против Москвы.
 |
Сам Гитлер искренне уважал почившего в 1935-м Пилсудского. Успешные действия польского маршала против РККА в 1920 году вдохновляли фюрера – даже после разгрома Польши немцы демонстративно поставили к могиле Пилсудского почетный караул. Гитлер рассчитывал на 50 польских дивизий в будущей войне против СССР и всячески стремился не обидеть Польшу: например, немцы довольно холодно относились ко всем попыткам сближения со стороны украинских националистов, которых ненавидели поляки.
Но беда Польши была в том, что ее возможности не соответствовали амбициям. Поляки хотели сильное, не зависимое ни от кого государство. И предпочли опереться на Францию – она подальше, а значит, не сможет сильно контролировать. Увы, эффективно защищать она тоже не могла – и когда Гитлер напал на Польшу в сентябре 1939-го, западные союзники не смогли предотвратить ее захвата.
Тем не менее, французы объявили Гитлеру – к чему тот был не совсем готов даже психологически – войну. Но немцы использовали технологию блицкрига, буквально за недели разгромив французскую армию – сильнейшую, как считалось, в Европе.
Англия пока что еще держалась. Разгромить ее прямым путем не получалось, и Гитлер решил воздействовать на главную потенциальную надежду Лондона – «ненадежно-нейтральный» СССР. Это отлично ложилось в глобальные устремления фюрера – завоевать жизненное пространство на востоке.
Никакой пощады
Гитлер редко говорил начистоту даже со своими министрами и генералами. Его путаные и противоречивые заявления летом-осенью 1940 года наводят на мысль: он сам не знал, что делать. То заговорит о взятии Москвы, то носится с идеей соблазнить советское руководство напасть на Индию. Сокрушаясь при этом, что «русский вопрос» придется тогда решать лет через десять, а то и вовсе отдать на откуп преемникам.
Одно фюрер знал точно – если нападать, то вести не простую войну, а на уничтожение. Начальник генштаба вермахта резюмировал слова фюрера в марте 1941-го: «Мы не будем вести войну, чтобы законсервировать врага. Борьба будет сильно отличаться от борьбы на Западе. На Востоке жестокость – это милосердие, направленное в будущее».
Основная идея состояла в том, чтобы захватить важные центры вроде Москвы и Ленинграда, овладеть важной с точки зрения ресурсов Украиной. Предполагалось, что, получив мощный удар, коммунистический режим рухнет сам собой. После этого немцы считали самым важным не допустить появления на его обломках «большой России».
Для этого следовало разделить территорию на ряд небольших государств, найти в них слои, на которые можно будет опереться, и основательно прижать всех остальных. То есть сделать невозможным появление национально мыслящей русской интеллигенции, ликвидировав саму возможность восстановления нации.
Немцы планировали хладнокровно выжать из обломков России все соки. Максимально эффективно эксплуатировать местное население, и плевать на десятки миллионов смертей – рейху еще понадобятся ресурсы, чтобы окончательно добить упрямую Англию.
Все наперекосяк
Правда, все эти построения еще только предстояло воплотить в жизнь. А с этим с первых дней нападения начались серьезные проблемы.
Выяснилось, что немцы серьезно недооценили противника, причем в самом начале. Например, со стороны вермахта изучением возможностей РККА и промышленного потенциала СССР занималось аж три человека – два престарелых офицера-аналитика и переводчик.
«Слабая боевая мощь, устаревшая техника, незначительное количество боевых самолетов» – все эти оценки полетели в корзину в первые же дни войны. Пришлось расстаться и с иллюзиями о «неэнергичных командирах и тупых солдатах», которые регулярно встречались в оценках немецкого генштаба. На деле сопротивление на Восточном фронте значимо превышало все, с чем вермахт сталкивался во Франции или Польше. Причем выражалось оно не только в упорной обороне, но и в упорном стремлении русских все время наносить контрудары.
В условиях хаоса лета 1941-го эти удары не могли в полной мере достигать целей, но так получалось нанести противнику куда большие потери, нежели в глухой, пассивной, обороне.
Да, цена была высока, но за сидение на месте она была бы такой же – с пассивным противником немцы бы нащупали слабое место, окружили и уничтожили бы намного легче. А так за первые пять недель войны вермахт, несмотря на огромные успехи, понес и чувствительные потери – недосчитавшись, например, четверти уничтоженных или выведенных из строя танков.
Следствием недооценки была и другая ошибка Гитлера – перенесение центра тяжести производства на флот и авиацию. Считалось, что основные силы русских были разгромлены за первые недели войны. Поверив в это, немцы лишили себя резервов: десяток свежих дивизий был просто влит в состав трех наступающих группировок – «Центр», «Север» и «Юг».
А эйфория была преждевременная – Москва сразу подошла к делу максимально серьезно. Страна в целом не впала в панику – а где впадала, там порядок восстанавливался железной рукой. Шло два больших параллельных процесса – переезд промышленности в тыл и перманентное формирование резервных армий.
Именно эта привычка перманентной мобилизации и порождала ситуации, когда сильнейший немецкий козырь – лучшая в мире армия – разбивала фронт за фронтом, но не решала этим глобальную задачу. Ведь на новых рубежах вермахт ожидали новые советские армии – причем не спешно набранные из кого попало, а более-менее обученные, слаженные и вооруженные.
Это уже была проблема посерьезнее – ведь немцы формированием резервов не занимались, а значит, становились все слабее. Особенно в плане драгоценных моторизованных частей, на которых и строился блицкриг – ведь обычная, медленная, пехота, может только усиливать уже готовые стенки котлов, но не формировать их.
|
|
Поэтому план «Барбаросса» как таковой уже фактически перестал существовать в августе 1941 года. Столкнувшись с неожиданно сильным сопротивлением в Смоленском сражении, фюрер бросился перетасовывать свои карты, ломая старые планы. Это, впрочем, было только начало – в декабре стало понятно, что с треском провалилась и сама идея разбить Советский Союз лишь за одну кампанию. Стратегия сокрушения не сработала, и началась уже совсем другая война – а в ней у Германии было совсем мало шансов на победу.
Комментарии (1)