Нет никакой разницы, отвергнут ли наши полномочия или нет; уход России должен и может быть превентивным, раз уж поступили недальновидно и вернулись. Признание ошибок – первый шаг к их исправлению. Потому что если нас «простят», то это унижение, а «не простят» — обструкция, то есть оскорбление — плевок в лицо. Причем, от выходящих в тираж пигмеев.
В первый же день зимней сессии ПАСЕ пришла новость о том, что полномочия российской делегации оспорены. Формальным автором инициативы выступил литовский депутат Эммануэлис Зингерис, «зацепившийся» за обсуждаемые в России поправки в Конституцию об ее приоритете над международными документами, в частности, над решениями ЕСПЧ. По процедуре это предложение, чтобы поставить полномочия российской делегации под вопрос, должно было получить поддержку как минимум 30 парламентариев из не менее, чем пяти делегаций. Кто бы сомневался, что они отыщутся!
Отыскались, разумеется. В ближайшие дни, после рассмотрения соответствующей комиссией, эта инициатива вернется в ПАСЕ, где, чтобы она прошла, должна получить 50% + 1 голос. Из недр нашей делегации, а также из Совета Федерации уже прозвучали предупреждения, что «если полномочия в действительности будут оспорены, Россия из ПАСЕ уйдет и не вернется». Возникает вопрос: а сейчас возвращались зачем? Вот за этим? У кого-то были сомнения в том, что это произойдет? Кто-то и сейчас питается иллюзиями, что в этот раз удастся «устоять»? Даже если удастся, наступит следующий раз, за ним третий, четвертый и т.д. До тех самых пор, пока история с лишением права голоса не повторится. А она непременно повторится, ибо европейские структуры — органически чуждый России космос, который создавался, во-первых, на развалинах нацизма, с целью его спасения и последующей реинкарнации, а во-вторых, выражаясь терминологией Бжезинского, «против России, за счет России и на ее обломках». Так что такое «ценное» мы забыли в заведомо, генетически враждебной нам организации? Алчем пропуск в «цивилизованный» серпентарий? Или удовлетворяем интересы и амбиции определенного круга доморощенных носителей «европейского проекта», которым, когда они его запускали в интерьерах Римского клуба, было по 40 лет, а сейчас те из них, кто дожил до 80-ти, настырно навязывают нам поросль своих недорослей?
Именно потому этот разговор необходим именно сейчас, что нет никакой разницы, отвергнут ли полномочия или нет; уход России должен и может быть превентивным, раз уж поступили недальновидно и вернулись. Признание ошибок — первый шаг к их исправлению. Потому что если нас «простят», то это унижение, а «не простят» — обструкция, то есть оскорбление — плевок в лицо. Мало того, что плевок, так еще и от кого? От этих вот выходящих в тираж «европеоидных» пигмеев? Которые тем самым предлагают России посидеть «в прихожей» в ожидании своей участи, как чехословацкой делегации в 1938 году в Мюнхене? Причем, эта параллель прямая, ибо ПАСЕ, как весь Совет Европы со всей своей структурой — такая же неотъемлемая часть фашистского проекта, как и нацизм, только обновленная и подштукатуренная — неонацистская.
Чисто структурно Совет Европы — это штаб так называемой «еврорегионализации». Что это такое? А что такое глобализация? Правильный ответ: глобализация — корпоративный проект по преобразованию мирового порядка в интересах глобальных монополий за счет стран и народов. Глобальный империализм или, по Карлу Каутскому, ультраимпериализм. Формула глобализации: глокализация + фрагмеграция. Первая часть обозначает эрозию государств с передачей их полномочий вверх, в глобальные структуры, и вниз, в региональные и местные. Во второй части имеется в виду фрагментация стран, народов и их идентичностей в сочетании с интеграцией их экономик. По Александру Зиновьеву, «глобальный человейник». Так вот «еврорегионализация» — это во-первых, обозначение выбора Европы в этих процессах на роль полигона, а во-вторых, — нижнее звено приведенной формулы, связанное с локализацией и фрагментацией. По словам того же Бжезинского, «предпосылкой окончательной глобализации является прогрессивная регионализация». Так что помимо морально-психологической стороны, у этого вопроса имеется и политическая, точнее геополитическая, еще точнее геостратегическая; участие в ПАСЕ и Совете Европы в целом — это не только и не столько взносы. Взносы — лишь «слезы», «брызги» и издержки, а снявши голову, по волосам не плачут. Такое участие — это прежде всего признание над нами власти и юрисдикции внешних суверенитетов. А поскольку эти суверенитеты, вернее, суверенитет, — глобальный, да еще и тесно связанный с нацизмом, точнее, сплавом обеих его ипостасей — оккультной и католической — с западным волчьим либерализмом в овечьей шкуре «демократии», то возникает масса вопросов. И к тем, кто нас в ПАСЕ втянул первоначально, и к тем, кто способствовал возвращению сейчас, после разрыва, который должен был стать, но не стал, окончательным и бесповоротным.
Чтобы избежать обвинений в голословности, обо всем по порядку. Игры вокруг реставрации нацизма под видом демократии в Третьем рейхе начались еще в годы войны, об этом ниже. На Западе это было уже раннее послевоенное время. Формальная отмашка была дана 19 сентября 1946 года, когда выступая в университете Цюриха, Уинстон Черчилль и предложил создать Совет Европы. И уже 5 мая 1949 года эта международная организация появилась на свет. Причем произошло это всего через месяц после подписания Вашингтонского договора о создании НАТО (4 апреля 1949 г.), а также лишь за три дня до принятия (8 мая 1949 г.) и за две с половиной недели до введения в действие (23 мая 1949 г.) конституции ФРГ.
Одно это показывает, что импровизацией не были ни инициатива Черчилля, ни действия создателей Совета Европы — а его устав первоначально подписали десять стран: Великобритания, Ирландия, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Дания, Швеция, Норвегия. В настоящее время Совет Европы объединяет 47 государства; еще шесть неевропейских стран наделены в нем статусом наблюдателей. Среди них США, Канада, Израиль, Ватикан, Япония, Мексика. И это тоже свидетельство глубокой продуманности и стратегической важности этого проекта для его организаторов. В Совет входят все страны, так или иначе связанные с процессом не только европейской, но и глобальной регионализации. Прежде всего, среди них выделяются «ответственные» за создание трех «мировых блоков». В полном составе, например, представлены участники Техасского соглашения — США, Канада и Мексика, а также Ватикан, несущий особую ответственность за европейскую зону, и Япония — «краеугольный камень» азиатско-тихоокеанской зоны. «С конца 90-х годов, на фоне развязанной войны в Югославии, мировая элита совершенно открыто заговорила о необходимости «глобального управления», — пишет видный историк европейских процессов Ольга Четверикова. — «Европейская архитектура» стала рассматриваться как модель для строительства «новой глобальной архитектуры», характерными чертами которой являются сетевой принцип организации, полная проницаемость границ и открытость для финансовых и информационных потоков. Именно в эти годы стали весьма популярными концепции «растворения», «размывания» или «эрозии» государственного суверенитета, государство подвергается критике за его неспособность обеспечить необходимую экономическую эффективность управления, а его упразднение представляется как неизбежная и объективная тенденция мирового развития».
Все мы наблюдали, как «делились на регионы» Советский Союз и Югославия; в 2011 году те же самые процессы распространились в Северной Африке, а сейчас перекидываются в Латинскую Америку.
Первым, кто предупреждал о коварстве регионализации, ее подрывном, унифицирующем характере, следует назвать крупного русского православного мыслителя Константина Леонтьева. «Ясно, что политика племенная, обыкновенно называемая национальною, есть не что иное, как слепое орудие все той же всесветной революции, — писал он в конце XIX века. — …Чистая группировка государственности по племенам и нациям есть… не что иное, как поразительная по силе и ясности своей подготовка к переходу в государство космополитическое, сперва всеевропейское, а потом, быть может, и всемирное!». Против чего восставал Леонтьев, понятно: против разрушения империй и растаскивания их наследства по национальным квартирам и последующего этноцида, ставшего показательной приметой как раз нашего времени.
С 1994 года установлено прямое взаимодействие Совета Европы с Европейским союзом, в структуре которого заработал Комитет регионов ЕС, пока еще совещательный орган, как раз и курирующий «еврорегионализацию». Целями фарисейски назывались «приближение Европы к своим гражданам» и «предоставление возможности высказать свое мнение на европейском уровне представителям местных и региональных объединений». Реальные же императивы «еврорегионализации» — децентрализация государственной власти, защита трансграничных регионов (еврорегионов) и защита прав этнических и национальных меньшинств (создание «Европы племен и народов» вместо «Европы государств») — не афишируются. Среди них выделяются три основные: децентрализация власти внутри государств и фактическое выведение региональных и местных властей из-под влияния своих столиц, а также создание в продолжение этой задачи еврорегионов.
План формирования Комитета регионов, призванного решить первую из этих задач, — децентрализовать власть внутри государств, «перемкнув» местное самоуправление с собственных столиц на европейские структуры, — существовал задолго до событий рубежа XX—XXI веков и составлял сердцевину всего «европейского проекта». С самого начала, с 1949 года, в структуре Совета Европы действуют Комитет министров (иностранных дел), ПАСЕ и ЕСПЧ — транснациональные органы, утверждающие приоритет европейского законодательства и европейских решений над национально-государственными. В 1986 и 1991 годах были приняты «Хартия Сообщества по проблемам регионализации» и «Хартия регионов Сообщества». Да и в Маастрихтский договор о создании ЕС (1992 г.) тоже уже была включена обязанность Европейской экономической комиссии (ЕЭК) и Совета ЕС (правительства союза) консультироваться с Комитетом регионов при принятии решений по ряду вопросов, связанных с общественной и гуманитарной сферой, а также с транспортными коммуникациями.
Решением второй задачи — созданием еврорегионов — управляет структурное подразделение Совета Европы — Конгресс местных и региональных властей Европы (КМРВЕ). Созданный в январе 1994 года Комитетом министров (глав МИД), конгресс объединил три уже существовавшие к тому времени самостоятельные организации, централизовав управление процессом «еврорегионализации». Эту «тройку» возглавляет созданная еще в 1971 году Ассоциация европейских приграничных регионов (АЕПР), объединяющая пограничные еврорегионы, созданные на сопредельных территориях соседних стран. Вторая организация — Ассамблея европейских регионов (АЕР) — учреждена в 1985 году; в нее входят уже не еврорегионы, а просто регионы отдельных стран, которые поддерживают «еврорегионализацию». Одни из них готовы к участию в ней; другие не могут этого сделать ввиду отсутствия общих границ с соседними государствами. Третья организация — Совет коммун и регионов Европы (СКРЕ) — тоже появилась в 1985 году и включает муниципалитеты и национальные ассоциации. Как видим, давлению в пользу регионализации подвергаются не только государства с помощью регионов, но и сами регионы — со стороны муниципалитетов и этнических структур так называемого «гражданского общества». Иначе говоря, на регионах процесс тотальной дезинтеграции не закончится. Разборка нынешней архитектуры, как поется в знаменитом «Интернационале», должна дойти до самого «основания», чтобы стереть саму память о некогда единой идентичности отделенных от своих стран жителей. Через два-три поколения, под воздействием пропаганды «европейских ценностей», они уже забудут, кем они были, и будут знать только, кто они есть — те самые «жалкие средние европейцы», о которых писал Леонтьев.
Набор еврорегионов, количество которых уже зашкалило за 150, — отдельная тема. В настоящее время их насчитывается около 180. Около десятка субъектов Российской Федерации входят в 14 еврорегионов, захватывающих территорию постсоветского пространства.
Этот ползучий Drang nach Osten не предусматривает принятия вовлекаемых в него стран в ЕС, но подрывает их изнутри, ставя в зависимость от европейских институтов. Вплоть до финансирования некоторых регионов из бюджета ЕС. И это не может не разогревать и без того широко распространенных сепаратистских настроений. Ведь тем самым в вовлекаемых, не входящих в ЕС, государствах провоцируются конфликты интересов между государственными элитами, заинтересованными в укреплении территориальной целостности и единства страны, и местными властями, стремящимися припасть к брюссельской «кормушке». И превратившись в «удельных князьков», самоутвердиться, показав «фигу» бюрократии своих столиц. Пример Каталонии или Шотландии, Фландрии с Валлонией или Корсики. Причем Брюссель во всех таких конфликтах неизменно становится на сторону регионов, обвиняя государственные власти в протекционизме и «зажиме» демократии и интересов европейской интеграции. Немногие могут противостоять такому давлению и снизу, и сверху. Тонкая и очень подлая политика!
В том, что это именно политика, а не импровизация, убеждает выдержка из одного интересного аналитического документа, имеющего немецкое происхождение и относящегося еще ко второй половине XIX века. «В Европе возрождаются этносы, совершенно игнорируемые или забытые вплоть до сегодняшнего дня, которые заставляют уважать свою национальность…, — читаем в нем. — Необходимо выделить этнический субстрат из его государственной оболочки, прежде чем приступить к новым комбинациям». Какие такие «новые комбинации» имел в виду автор этой аналитической записки, по-видимому написанной в «верхи», определявшие бисмарковскую стратегию объединения Германии?
К этому, повисшему в воздухе, вопросу вернулись уже в Третьем рейхе. Знаменитый длинный разговор рейхсфюрера СС Гиммлера с руководителем внешней разведки Шелленбергом, состоявшийся августовской ночью 1942 года, сводился к поиску Германией, находившейся «в зените могущества», компромиссов по поводу будущего мироустройства «на благо себе и остальной Европе». Под конец беседы, которую Шелленберг связал с появлением «плана новой Европы», с его стороны прозвучала очень важная, далеко идущая мысль. «Став ядром Европы, построенной на новых началах, — предложил шеф СД шефу СС, — великая германская империя сможет с новой энергией приняться за разрешение социальных проблем путем сочетания частной инициативы с руководством и планированием сверху».
Поторговаться о новом разделе Европы у нацистов не получилось: не прошло и трех месяцев, как фашистский рейх из зенита стремительно покатился к закату, потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом. Время для торга оказалось упущенным, ибо ничего хорошего ни Гиммлеру, ни Шелленбергу не сулил и следующий, 1943 год.
Тем не менее работа над планом «новой Европы» продолжилась, и к весне 1945 года, когда крах Германии стал очевидным даже Гиммлеру, результаты этой работы обрели осязаемый вид документа Верховного командования СС «Идея мира для Европы 1944/1945». В нем говорилось, что «Германия ведет эту войну ради создания Европейской конфедерации как ассоциативного и социалистического сообщества народов Европы».
Расистское лобби во главе с Гитлером и Розенбергом, ответственное за развязывание войны, которая привела Германию к катастрофе, потерпело крах, и на авансцену попытались — и вышли — новые люди, вставшие затем у истоков создания ФРГ. Именно им, как и лидеру французского Сопротивления генералу Шарлю де Голлю, Гиммлер и переправил эти наработки. В центре их находился весьма актуальный и сегодня альянс Германии и Франции.
То, что эти предложения не были экспромтом тандема Гиммлер — Шелленберг, подтвердил оказавшийся в советском плену обергруппенфюрер СС Гильдебрандт. Он засвидетельствовал, что документ действительно существовал, и что в нем содержался «отказ от всякой претензии на немецкое господство вне естественных этнических границ расселения немецкого народа». Взамен предлагалось «создание Соединенных Государств Европы на основе равенства прав всех вошедших в них народов» и «подчинение всех национальных точек зрения этой великой общей цели». Именно на эти идеи, кстати, «клюнул» поддержавший их предатель Власов, опубликовавший в немецком плену свой «федералистский» манифест (его текст в распоряжении автора имеется, но соображения этического порядка не позволяют дать на него ссылку).
Теперь о третьей части задач Совета Европы, наряду с децентрализацией государственной власти и созданием еврорегионов, — преобразовании «Европы государств» в «Европу регионов и племен». С 1949 года в структуре Совета Европы функционирует Федералистский союз европейских национальных меньшинств (ФСЕНМ), объединяющий несколько десятков этнических групп из почти 40 европейских стран. ФСЕНМ имеет собственное представительство в Европейском парламенте, которое обеспечивается политическим крылом этого союза. Оно представляет собой блок Европейской партии зеленых и Европейского свободного альянса с рядом мелких регионалистских партий. У объединения имеется парламентская фракция — «Зеленые — Европейский свободный альянс».
Показательны требования ФСЕНМ, составляющие платформу ее парламентской фракции. Среди них признание всех языков, передача «децентрализованным» властям управления структурными фондами, свобода межрегионального и трансграничного сотрудничества без вмешательства государств (наиболее подрывной тезис), развитие еврорегионов, отказ от дискриминации этнического, религиозного и сексуального характера, общая внешняя политика Европы. Как видим, «гуманизм» и права меньшинств, в том числе нетрадиционных, тесно увязываются между собой и с «еврорегионализацией». Не случайно также и то, что свою деятельность ФСЕНМ тесно координирует с Ассоциацией европейских приграничных регионов (АЕПР): региональный фактор «еврорегионализации» таким образом дополняется этническим.
Итак, Совет Европы был создан в 1949 году. Но в том направлении, которое мы рассматриваем, по-настоящему активно он заработал лишь в 80-х годах, что как бы случайно совпало с началом советской «перестройки». Неким Рубиконом, после которого удельный вес проекта «еврорегионализация» в общей деятельности Совета резко возрастает, представляется 1985 год. Появляются Ассоциация европейских регионов и Совет коммун и регионов Европы. Но еще раньше, на подступах к начатым «перестройкой» глобальным переменам, как бы предвидя их, Советом Европы принимаются важные программные документы. И ничего удивительного, если этих перемен уже ждали. Ведь случайностей в «большой политике» не бывает: наилучший экспромт — это всегда хорошая «домашняя заготовка». Именно такие «заготовки» на стол и выложили. 21 мая 1980 года в Мадриде подписывается «Европейская рамочная конвенция о трансграничном сотрудничестве территориальных образований и их властных органов», которую еще называют Мадридской хартией Совета Европы. «Каждая Договаривающаяся Сторона, — записано в ст. 1 этого документа, — обязуется поощрять приграничное сотрудничество между территориальными сообществами и властями, находящимися под ее юрисдикцией, с территориальными сообществами и властями, находящимися под юрисдикцией других Договаривающихся Сторон. Каждый участник Конвенции будет прилагать усилия с целью содействия заключению любых соглашений и договоренностей, которые будут сочтены необходимыми для этой цели, с учетом различных конституционных положений каждой из Сторон». По сути, европейские государства обязуются способствовать собственной эрозии: срастанию сопредельных регионов с их постепенным отчуждением от своих столиц.
Через год, в 1981 году, АЕПР принимает «Хартию приграничных и трансграничных регионов». В ней говорится о развитии таких структур координации, процедур и инструментов, которые приведут к устранению препятствий и факторов разрыва, а также, в конечном счете, к преодолению концепции границы и границ, именуемых «рубцами истории» и сведению их значения к простой административной линии.
И еще один важный штрих, дополняющий общую картину. В числе учредителей Совета Европы отсутствует ФРГ: Совет не просто ее ровесник, а появился несколькими днями раньше ее учреждения. Однако именно вступление в него Западной Германии, которое произошло в 1951 году, во-первых, подтвердило управляемый характер европейской интеграции и координацию ее политических и экономических аспектов и институтов (в том же 1951 году было создано ЕОУС — Европейское объединение угля и стали). Во-вторых, тем самым был проложен путь к лидерству Германии в интеграционном процессе и выходу ее на позиции предводителя будущего ЕС. Ведь большинство структур Совета Европы имеет либо немецкое происхождение, либо немецкую прописку и финансирование. В принятых на конференции премьер-министров германских земель Мюнхенских тезисах, — концепте «региональной идеологии» — фигурировала идея строительства «Европы с федеративными структурами».
«Единственную возможность предотвратить возврат к нестабильной довоенной системе, где Германия оказывается на границах между Востоком и Западом, дает интеграция центрально‑ и восточно-европейских соседей Германии в европейскую послевоенную систему и налаживание широкомасштабного сотрудничества с Россией, — показательно говорится в документе «Размышления о Европе», обнародованном 1 сентября 1994 года, в годовщину начала Второй мировой войны, право-консервативным германским блоком ХДС-ХСС. — Если европейская интеграция не будет развиваться, соображения собственной безопасности могут вынудить или подтолкнуть Германию к самостоятельной стабилизации Европы традиционным путем». И вряд ли европейским народам, пережившим в XX веке две мировые катастрофы, нужно объяснять содержание этого «традиционного пути» в его берлинском прочтении.
Идем далее. Партнером ФСЕНМ является некая «Платформа за обогащение культурного и этнического многообразия Европы». Ее же соучредителями выступают Институт Сороса, лондонская группа за права меньшинств и американский «Проект по этническим отношениям» (ПЭО) со штаб-квартирой в Принстонском университете. Как видим, из-за этого неонацистского плана торчат олигархические уши, и ничто не ново под луной: те самые Ротшильды, которые сегодня собираются судиться с венскими властями за бывшую собственность одного из своих фондов, на широкую публику «пострадавшие» от нацистов, на деле, во-первых, большую часть своих активов после 1945 года получили назад. А во-вторых, они сами деятельно поучаствовали в «репатриации» европейских евреев в Палестину, о чем, скорее всего не безвозмездно договорились с нацистами; по данным некоторых источников, соглашение действовало до марта 1942 года и включало участие СС в сборе будущих «репатриантов».
Все описанное наглядно показывает банкротство «европейского проекта», геополитическим измерением которого с того самого конца 70-х годов и начала «разрядки» международной напряженности, стали грезы о формировании некой «независимой от США» европейской оси Москва — Берлин — Париж. Под эту ось и было организовано нелепое, бессмысленное и заведомо проигрышное участие СССР в хельсинкском процессе и увенчавшем его Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1975 г.). Отражавшие этот план в информационном поле концепты Европы «от Атлантики до Урала» и «до Владивостока» свидетельствовали о борьбе внутри проекта двух подходов: соответственно с разрушением и растаскиванием СССР и с его сохранением под внешним управлением. Лакмусовой бумажкой того, что проект до сих пор актуален, служит ОБСЕ как структура, вышедшая из хельсинкского процесса после его банкротства, выраженного неспособностью сохранить в неприкосновенности европейские границы. По чести и совести, она должна была умереть. Да не тут-то было! Сегодня ОБСЕ вместе с институтами Совета Европы и прежде всего с ПАСЕ опять на коне. А мы удивляемся: почему Россию так прессуют со всех сторон? Да потому, что тогда не добили: не удалось разделить ее на ЕТР и Сибирь с Дальним Востоком, разорвав по Уралу под шумок связки с Берлином и Парижем и под контролем Вашингтона и Лондона.
Так зачем нам сегодня ПАСЕ, если даже те, кто по-прежнему продвигают «европейский проект», не хуже тех, кто ему противостоит, знают его конечную цель: ликвидацию России путем «международной» узурпации нашего суверенитета? И случайно ли такую истерику вызвали именно нынешние конституционные поправки, запускающие пусть длительный и сложный, но — необратимый процесс долгожданного поворота нашей страны к Европе, по характерному выражению Петра Великого, «задом». Хотя в оригинале, говорят, первый император употреблял эпитет, менее благозвучный, но вместе с тем емкий, глубоко народный и лучше рифмующийся с «Европой». Ведь как писал в своей знаменитой «Дипломатии» Генри Киссинджер, «Российская Империя всегда играла определенную роль в европейском равновесии, но в духовном плане никогда не была его частью». В чем-чем, а в этом трудно с ним не согласиться.
Комментарии (0)