Кремль окружил себя врагами, но мечтает доминировать на мировой арене
Фото: Андрей Махонин/ТАСС
Материал комментируют:
Россия наращивает военно-политическое присутствие в странах Ближнего Востока и Черной Африки, коих уже более десятка. При этом в общественном сознании по-прежнему культивируется изоляционизм. Как совместить эти две идеологии.
Мы везде: от Беренго до Триполи
Россия вступает в 2019 год c растущими геополитическими амбициями. Еще недавно западные эксперты пугали доверчивого обывателя рассказами о том, что российские войска и наемники вслед за Сирией уже появились то в одной, то в другой странах третьего мира. Теперь же, как оказывается, это вовсе не только досужие домыслы, а зачастую вполне объективные тенденции.
В частности, Кремль однозначно выступает на конкретных сторонах гражданского конфликта в Йемене и Ливии: в России печатались ливийские и южнойеменские динары, которые затем направлены в Центральные банки стран, подконтрольные, соответственно, командующему Вооруженными силами Ливии фельдмаршалу Халифу Хафтару и изгнанному президенту Йемена Абд-Раббу Мансуру Хади.
Хафтар неоднократно бывал в Москве и в Грозном, ведя переговоры за закрытыми дверями, а в Южном Йемене, по мнению экспертов, Россия может обзавестись полноценной военной базой на юге Аравийского полуострова.
Ближний Восток — не единственная точка приложения сил дипломатов и военных: Россия наращивает военно-политическую активность во многих странах Африки южнее Сахары. В частности, министр обороны Центрально-Африканской республики (ЦАР) Мари Ноэль Койяр уже заявил, что не исключает появления в стране российской военной базы: в стране уже имеется военный центр в Беренго, где российские инструкторы обучают местных солдат.
Недавнее убийство трех российских журналистов, посланных в ЦАР Центром управления расследованиями Михаила Ходорковского, позволило всерьез заговорить о возможной роли российских наемников в гражданском конфликте в этой стране.
Позднее подобные новости появились и из других африканских стран, где сейчас зреет смута, — Судана, Эритреи, Мозамбика. Скажем, Россия дважды принимала у себя президента Судана Омара аль-Башира, которому Международный уголовный суд (МУС) предъявил обвинения в военных преступлениях. А в Мозамбике уже работает офис «Роснефти», имеющей здесь две офшорные концессии, недавно появились слухи и о том, что в этой стране объявились наемники пресловутого ЧВК «Вагнер»
Еще в марте министр иностранных дел совершил недельный тур по Черной Африке, подписав соглашения об укреплении двустороннего военно-технического сотрудничества. А уже в августе во время ответного визита лидеров Эритреи в Сочи было официально объявлено о планах создания «логистического центра» в порту восточноафриканского государства. И это не считая того, что многие африканские страны — от Алжира до Египта — уже сейчас являются крупными получателями российского вооружения.
Россия зажата в тиски
Если в военно-политической сфере доминирует установка на ревизионизм — пересмотр существующего миропорядка, то в общественном сознании — на изоляционизм и тотальный страх перед внешним миром. На протяжении всего 2018 года Москва двигалась (по крайней мере, внешне) по пути отмежевания от остального мира.
Из этого ряда, в частности, законопроект сенаторов Андрея Клишаса и Людмилы Боковой и депутата Андрея Лугового о суверенности российского сегмента интернета (якобы чтобы защититься в случае кибервойны). А депутат Андрей Анохин предложил централизовать доступ россиян ко всем социальным сетям через портал «Госуслуги» — чтобы нельзя было заводить аккаунты и размещать материалы анонимно.
Каким же образом в сознании рядового россиянина в 2019 году будут уживаться эти две взаимоисключающие парадигмы — на самоизоляцию и на стремление изменить миропорядок? Об этом «Свободная пресса» поговорила с нашим постоянным экспертом, директором Центра социального проектирования «Платформа», председателем комитета по социологии Российской ассоцициации по связям с общественностью (РАСО)Алексеем Фирсовым.
— Я думаю, что сохранится эта зажатость в тисках. С одной стороны, нам якобы не на кого надеяться, кроме самих себя (новогоднее обращение президента), мы трагически одиноки на сцене истории, окружены предательством и непониманием. Этот стереотип поддерживается всей мощью идеологии, и он не исчезнет, потому что нет никаких объективных предпосылок к его исчезновению. Он даже будет поддержан глобальными процессами, примером других стран.
С другой стороны, — нарастающая усталость и даже испуг одиночества, при осознании, что мир остается глобальным, что в нем есть устойчивые связи и союзы.
«СП»: — Но ведь геополитическое одиночество — не такое уж редкое явление в истории и в современности?
— Вы правы, есть Китай, например, или Индия. И ряд других примеров. Эти страны вне союзов и при этом не чувствуют надлома. У России другая ситуация, она привыкла ощущать себя шире своих границ, представлять идею и замысел, которые обладают миссионерским оттенком.
Русскому человеку сложно быть одиноким. Тем более, в отличие от Китая, наше одиночество сталкивается с гораздо более жесткой стратегией сдерживания, это не просто одиночество, но отчуждение и ограничение в правах. И здесь разница между, скажем, отличником в классе, который держится особняком, и школьником, которому весь класс объявил бойкот.
«СП»: — И каков же возможный выход для государства в такой ситуации?
— Полагаю, формирование субкультурных групп поддержки. Пригодные для этого слои населения есть, надо только сканировать и анализировать их запросы. Идейный дефицит, — который испытывает сейчас Россия, это нехватка ценностного предложения.
Нам пока особо нечего предложить этим группам, потому что внутри самого общества нет единства. Элиты, которые отвечают за выработку ценностной доктрины, не готовы делать это искренне, да и вообще интеллектуально не дотягивают до этой работы.
Но если не в этом году, то в будущем найти силы и решимость для такой платформы — это могло бы стать серьёзным прорывом.
Комментарии (2)