Тон выступления Путина в виртуальном Давосе многие сочли намного более мягким, чем в реальном Мюнхене четырнадцать лет назад. Ничего неожиданного, никаких особых эмоций. Никаких перешептываний и кривых ухмылок в зале (хотя кто их там видит, за экранами своих устройств).
Но третья семилетка третьего тысячелетия началась в другом мире и для другого человечества – если сравнивать с первой.
Тогда столкнулись лицом к лицу два удивления. Еще недавний главный западник России, гордый хозяин юбилейного саммита G8 в 300-летнем Петербурге, Путин выглядел сдержанным, но немного ошеломленным. Его вопросы к «уважаемым партнерам» – при всей их наступательной ироничности – не были риторическими. Он пытался разъяснить ситуацию. Пытался встряхнуть собеседников, спросить их: а разве мы так договаривались? Пытался апеллировать к общему здравому смыслу, к общим ценностям – ну ладно, если не к ценностям, то хотя бы к понятиям. Он явно не был готов к тому, что дальше будет только хуже, а потом пойдет вообще по беспределу.
Удивился и дружественный, снисходительный Запад, «G-восьмерка без одного». В глазах общечеловеков возник немой вопрос: «Он что, всерьез? Он что, и правда думал, что мы относимся к нему как к равному?».
С тех пор отношения прояснились до такой степени, что выяснять их стало не с кем. Общечеловеческое представление о происходящем свелось к истерической ярости: как это эти несуществующие, ничтожные, не имеющие никакого права на диалог ревизионисты-русские смеют оставаться теми, с кем не считаться нельзя? А «ревизионистам» осталось апеллировать к истории: пусть в ее анналах будет дневниковая запись – мы поняли вот что и сказали вот о чем. Ну и, наверное, есть (за пределами России) еще один адресат – наивный здравый смысл той части человечества, которую новые мирохозяева с нарастающей силой выдавливают в резервацию для «уходящей натуры».
 |
Пока еще эти люди остаются в живых и дееспособных, они еще могут говорить, могут слышать и опознавать друг друга. Поэтому Путин для них такой «флажок» – неважно, кто он и каков, важно, что вот здесь флажок – здесь еще не победила всемирная, полная и окончательная тоталерантность.
Так что, в отличие от других ситуаций, когда разные важные люди произносят разные важные доклады, об этой речи Путина нельзя сказать, цитируя Хармса: «Раз! Два! Три! Ничего не произошло! Вот я запечатлел момент, в который ничего не произошло».
Путин – на этот раз – момент запечатлел. Момент, в который произошло вот что. Во-первых, мир находится в ситуации, подобной началу 30-х годов прошлого века: система рушится, экономика падает, международные отношения идут вразнос, сдержки с противовесами сорвались с цепи, а завтра (ну, через девять лет) будет война.
Во-вторых, мир раскалывается на две неравные социальные части – как на глобальном уровне, так и на уровне отдельных стран. Это «провоцирует рост популизма, правого и левого радикализма, других крайностей».
В-третьих, за разрушением миропорядка следует распад душепорядка – социальный и ценностный кризис, который, по деликатному выражению Путина, «оборачивается негативными демографическими последствиями, из-за которых человечество рискует потерять целые цивилизационные и культурные материки». Но, наверное, сегодня пригодился один замечательный (немного подзабытый) путинский мем семилетней с лишним давности – про аморальный интернационал (теперь уже во всемирном масштабе).
А как же глобальный прогресс – с его экономическими прорывами, с «четвертой промышленной революцией», с радикальной трансформацией мировой экономики в цифровую и искусственно-интеллектуальную? Здесь докладчик тоже «ловит момент». Перечислив результаты и достижения глобального прогресса, он констатирует: выгодоприобретатели глобального прогресса – это один процент человечества. А главная его жертва – во всемирном масштабе – это тот самый средний класс, главный герой западных прогрессистов в XX веке. Самодостаточные, энергичные люди, имеющие возможность свободно зарабатывать на жизнь своим трудом, самостоятельно выбирать себе будущее.
Эти люди, в том числе в странах Запада, в среднем находятся в состоянии краха. На краю пропасти, в которую их столкнет великая цифровая революция, которая ликвидирует на мировом рынке труда потребность в массовом квалифицированном труде (нужны останутся только операторы ИИ – ну и операторы по очистке мусорных свалок и городской канализации). Но для того, чтобы такая ликвидация стала необратимой, нужно будет дополнить ее насильственной интеллектуальной дегенерацией этого самого бывшего квалифицированного большинства.
Путин коротко, кивком, указал на эту подступающую (и подступившую уже к самому сердцу «западной демократии») цифровую тиранию. На небывалую в истории самых кровавых тоталитарных диктатур узурпацию массового сознания, позволяющую взять под абсолютный контроль не только действия, но и мысли, и сам словарь 99 процентов населения Земли (куда там оруэлловскому «1984» с его новоречью и мыслепреступлениями). А потом закончил свой доклад чем-то вроде мягкой дорожной карты: вот что надо было бы сделать (четыре приоритета, которые вместе можно свести к тому самому солженицынскому народосбережению, к которому так часто в своих выступлениях обращается Путин), чтобы не допустить общечеловеческого самоубийства. И это важно.
Но, наверное, самое важное – мотивация. А мотивация получается... не крайняя. А последняя. Речь идет о сути глобализации – о тотальной и всеобъемлющей десуверенизации на всех уровнях. Десуверенизации государств, не входящих в «золотой миллиард». Государств, входящих в него. Десуверенизации официальных политических элит этих государств (в том числе США). Да и мировых элит тоже – точнее, всех явных, не законспирированных человеческих сообществ. Но самое главное – о десуверенизации каждого человека в отдельности. Его личности, его сознания, его биологической сущности, его генетики, его пола. О десуверенизации души. А в результате этого гибридного Армагеддона – о полной и окончательной победе энтропии, о распаде и хаосе.
Правда, как известно, в конце концов всё будет хорошо.
Комментарии (4)