20 ноября 1945 года начался Нюрнбергский процесс. Перед трибуналом предстали 24 обвиняемых, входивших в высшее руководство нацистской Германии. Как президент России Владимир Путин, «долг всего мирового сообщества – стоять на страже решений суда народов, потому что речь идет о принципах, которые лежат в основе ценностей послевоенного миропорядка».
В самом деле, этот процесс сформировал (и продолжает формировать) современный мир, который построен на убеждении, что нацизм был предельным в человеческой истории злом, негативной точкой отсчета – и нравственное сознание человечества строится на безусловном отвержении этого зла.
Расшатывание этого убеждения связано с постепенным укреплением той точки зрения, что нацизм был злом лишь относительным, одним из зол ХХ века, которое вполне может быть поставлено в один ряд с советским тоталитаризмом. Можно ли с ней согласиться?
При том, что в адрес сталинского СССР можно высказать много справедливого негодования, говорить о том, что на востоке война была «столкновением двух тоталитаризмов» можно примерно с тем же основанием, с каким можно говорить о том, что столкновения на западе были борьбой двух расизмов.
И Британская империя, и США 1930–1940-х годов были обществами несомненно расистскими, разве что в унтерменши, браками с которыми никак нельзя осквернять высшую расу, зачисляли не славян, а цветных. Но отношение нацистов к «восточным народам» и весь нацистский колонизаторский проект явно вдохновлялся опытом Британской империи.
 |
Сама расовая теория, доведенная германскими нацистами до логического предела, вызрела и приобрела респектабельность солидной академической науки – не столько в германском, сколько в англоязычном мире.
Как сказал подсудимый Риббентроп: «К чему весь этот шум относительно нарушенных нами договоров? Вы читали историю Британской империи? Она полна нарушенных договоров, угнетения меньшинств, массовых убийств, агрессивных войн и всего остального».
История Британской империи действительно полна преступлений, и индийцы склонны оценивать Черчилля совсем не так, как британцы. Но это не значит, что Британская империя и Третий рейх равноценны, и адвокаты подсудимых, которые напоминают о грехах Британии, вряд ли производят на нас впечатление. О грехах Британии и США можно и поговорить – но не в этом контексте. Как и о грехах Советского Союза. Когда мы переходим от обобщенных описаний («расистский», «тоталитарный») к конкретным действиям нацистов, разница начинает бросаться в глаза.
При всех многих и тяжких грехах союзников, у Второй мировой войны был несомненный инициатор, и злодеяния национал-социалистов представляли собой уникально глубокую степень одичания – особенно учитывая то, что Германия была отнюдь не диким и отсталым племенем, а одной из самых развитых наций мира. Размывать разницу между теми, кто зажег печи Освенцима, и теми, кто сражался, чтобы их погасить, было бы жульничеством.
Приговор нацизму задал определенную нравственную планку. Осудив расизм и агрессивные войны в случае с Третьим рейхом, люди постепенно учились осуждать их везде. Нацизм стал восприниматься как полюс зла, отталкиваясь от которого человечество смогло сформулировать общие для всех нравственные и правовые принципы.
Как сказано в преамбуле Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 году, «принимая во внимание, что пренебрежение и презрение к правам человека привели к варварским актам, которые возмущают совесть человечества».
Размывание этой негативной точки отсчета под разговоры «А кто не варвар, господа присяжные заседатели?» может быть в кратковременных интересах некоторых узких групп. В частности, тех политических сил в Восточной Европе, в мифологии которых нацистским коллаборантам – причем не просто людям, сражавшимся на стороне нацистов, но и непосредственным участникам преступлений против гражданского населения – присваивается статус национальных героев и борцов за независимость. Эти коллаборанты нельзя сказать, чтобы идеологически близки глобальной либеральной элите – нет, конечно – но они полезны; больная, извращенная, с самого начала запятнанная версия национализма, как мы видим на украинском примере, идеально сочетается с самым полным подчинением глобальным центрам власти.
Однако долговременным интересам человечества в целом такое размывание едва ли соответствует.
С другой стороны, Нюрнбергский процесс поставил вопрос о природе закона – и добра и зла вообще. Всем было очевидно, что нацисты совершили неслыханные злодеяния. Однако по какому закону их следовало судить?
Этот вопрос вызывал к жизни старую полемику между двумя подходами к закону: теории правового позитивизма, с одной стороны, и естественного закона – с другой.
Правовой позитивизм исходит из того, что обязательным к исполнению законом является воля суверена – существующие власти устанавливают законы, и граждане обязаны им повиноваться, не входя в рассмотрение того, нравственны они или нет.
Мораль и закон – принципиально отдельные понятия. Закон обязателен к исполнению не потому, что он сообразен какому-то стоящему над ним нравственному стандарту, а просто потому, что он отражает волю суверена – то есть властей данного общества. Конечно, лучше, когда требования закона и нравственности совпадают – но моральность закона не имеет отношения к его обязательности. Ссылки на индивидуальную совесть или религиозные убеждения не могут быть приняты, поскольку начни люди отвергать требования закона на основании своих личных убеждений, общество погрузится в хаос.
Правовому позитивизму противостоит представление о естественном законе, который не создан людьми и не может быть отменен никакими человеческими властями.
Как пишет об этом Цицерон, «истинный закон – это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от преступления отпугивает... Предлагать полную или частичную отмену такого закона – кощунство; сколько-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем, ... и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем; нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей – Бог, создатель, судья, автор закона. Кто не покорится ему, тот будет беглецом от самого себя и, презрев человеческую природу, тем самым понесет величайшую кару, хотя и избегнет других мучений, которые таковыми считаются» (Марк Туллий Цицерон, «О Государстве», Книга III, глава XXII).
Теория естественного закона глубоко укоренилась в христианской Европе – Бог вложил нравственный закон в сердца людей (Рим. 2:14,15), и установления государства не должны ему противоречить. Например, «нельзя убивать невинных людей» – это часть естественного закона, и государство не может его отменить. Человек может быть оправдан в непослушании властям и их установлениям, если они требуют от него поступать против этого закона.
Проблема, возникшая в Нюрнберге, состояла в том, что с точки зрения правового позитивизма нацистам невозможно было предъявить претензий: то, что они делали, было прямо предписано правившим на тот момент сувереном – Адольфом Гитлером – и находилось в полном согласии с его установлениями. Линия защиты «они просто выполняли приказы», к которой прибегали адвокаты на суде, была с точки зрения правового позитивизма безупречной.
Конечно, деяния подсудимых могли быть чудовищны с нравственной точки зрения; но юридически они не нарушали законов своего государства – а судить их по законам стран-победительниц было невозможно, потому что они никогда не были их гражданами. Более того, в рамках такого представления о законе осуждению подлежали как раз немецкие антифашисты, которые противились воле суверена и нарушали его законы.
Трибуналу пришлось прилагать большие и не всегда юридически несомненные усилия, чтобы утвердить то, чего требовала очевидная справедливость. Высокопоставленные нацисты – злодеи, и должны быть наказаны.
Таким образом трибунал утвердил – хотел он этого или нет – тезис о том, что над государством и над людьми вообще есть нравственный закон, который никто не может отменить. Человек, попирающий этот закон, виновен, даже если он повинуется законам своего государства; тот, кто соблюдает его – прав, даже если власти будут преследовать его за это.
Это особенно важно помнить сейчас, когда по миру ходит призрак нового тоталитаризма, который, как все тоталитарные движения, стремится к разрушению семьи и религии – но, кроме того, пытается отменить даже самые фундаментальные представления о человеческой природе. За этим движением стоит огромная политическая, финансовая и пропагандистская мощь, которая в состоянии перехватывать выборы в могущественных странах и переписывать под себя законы.
И тут самое время вспомнить, что естественный закон переписать нельзя, а установления, которые ему противоречат, не могут нас обязывать. Нюрнбергский процесс стоит помнить по множеству причин – в частности, по этой.
Комментарии (42)