Эксперты подвели экономические итоги года: девальвация, обвал ВВП и доходов

«В понимании властей черный день еще не наступил»

Из-за пандемии коронавируса уходящий 2020 год оказался во всех смыслах беспрецедентным. Мировая экономика и вместе с ней и российская пережили невиданные потрясения, государствам пришлось идти на крайние меры, вводить масштабные локдауны, закрывать целые сектора. Сейчас, когда мы стоим на пороге нового, 2021 года, есть смысл обернуться, оценить глубину охватившего планету и нашу страну кризиса, дать прогнозы на обозримую перспективу. «МК» организовал с этой целью традиционный предновогодний «круглый» стол, на сей раз, правда, в вынужденном онлайн-формате. Участие в нем приняли наши постоянные эксперты: доктор экономических наук Игорь Николаев, завотделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Яков Миркин.

ФОТО: АЛЕКСЕЙ МЕРИНОВ

— Насколько серьезно пострадала от коронакризиса российская экономика?

Николаев: — Согласно официальному, сентябрьскому прогнозу Минэкономразвития, у нас ВВП по итогам года упадет на 3,9%. Вторая волна пандемии в нем не учтена, в чем МЭР честно признался, хотя ничего менять уже не стал. В октябре ситуация серьезно ухудшилась: промышленное производство показало минус 5,9% — эта динамика почти вдвое слабее сентябрьского показателя.  Затем в ноябре мы получаем абсолютно неожиданный, необъяснимый результат по промышленности — всего лишь минус 2,6%. Хотя с учетом каких-то ограничительных мер (пусть не локдауна) должно было быть около минус 5%. Похоже, когда стало понятно, что на итоговые минус 3,9% по ВВП мы не выходим, было решено что-то «подкрутить» в статистике. Сделать это несложно, поскольку Росстат подчиняется Минэкономразвития. Прискорбно, что объективных цифр нам не видать. Если сравнивать с ситуацией в других странах, таких как Италия, Франция, Испания, то у нас она по формальным показателям лучше — в силу структурных особенностей экономики: доля общепита, туризма, сферы услуг (то есть наиболее пострадавших отраслей) сравнительно невелика. Но это наше условное преимущество на этапе активной фазы коронакризиса грозит обернуться серьезной проблемой, когда остальные экономики начнут выходить из кризиса. Ведь там будет чему расти, а у нас весь потенциал роста уже окажется исчерпан.

Масленников: — По моим ощущениям, статистически российская экономика способна удержать годовой спад в интервале 4,2–4,5%. И это следует расценивать как определенный успех, отчасти связанный со структурными особенностями экономики, отчасти — с мерами господдержки на общую сумму более 5 трлн рублей. Если бы их не было, мы получили бы спад на 6% с лишним. Что касается основных макроэкономических показателей последних месяцев года, то ничего удивительного нет — налицо классическая стагнация. Конечно, экономика получит поддержку благодаря бюджетной эмиссии. В этом, кстати, одна из причин нынешнего инфляционного взлета. Если сравнить месячный бюджетный дефицит ноября с общим дефицитом, накопленным за 11 месяцев, то окажется, что ноябрьский — это ровно одна треть. Однако у нас нет повода расслабляться и бить в литавры, поскольку впереди немало других проблем. Самое главное негативное последствие коронакризиса — это то, что разрыв по реально располагаемым доходам между годом нынешним и 2013-м, который начал было сокращаться, снова получил некое ускорение. Боюсь, в новый год мы вступим с динамикой в минус 10% по доходам.

Миркин: — Первое. Экономика существует для людей, чтобы они жили, а не умирали. Для меня главный итог года — это избыточная смертность: по Росстату, у нас покойников прибавится от 200 тысяч до 300 тысяч. В этом смысле «узким горлышком» в экономике остается здравоохранение, особенно его состояние в регионах. Сфера требует дополнительных ресурсов, чтобы выйти из тех минусов, которыми обернулись так называемая оптимизация и замораживание расходов на медицину в 2016–2018 годах.

Второе. По экспорту мы видим, что в части нефти, газа, отдельных видов металлов он упал на 8–10%. Что касается ВВП, у нас очень крупные потери понесли материалоемкие отрасли, автопром, добыча полезных ископаемых. Правда, есть и рост — в фармацевтике, в медоборудовании, уже лет пять мы наблюдаем экономическое чудо в приросте спецодежды. В сельском хозяйстве мы собрали неплохой урожай. В целом же экономика сократилась не меньше чем на 5% — примерно такой же спад наблюдается в Евросоюзе, нашем основном конкуренте в потреблении сырья.

Третий экономический итог года — взрывная девальвация рубля и продолжающийся уход нерезидентов с российского финансового рынка. В общем, все как обычно: 94-й, 98-й, 2008-й, 2009-й, 2014-й, 2018-й и, наконец, 2020 год. Сначала отечественная валюта стабилизируется, все проникаются надеждой на прекрасное будущее, после чего рубль снова рушится. Сегодня на эту тенденцию наложились новые явления: массовый приток розничных инвесторов на Московскую и Санкт-Петербургскую биржи, очень быстрый рост числа счетов и оборотов в торговле иностранными акциями. В результате усиливаются риски надувания очередного финансового пузыря. Отдельная тема — объемы господдержки населения и бизнеса, которые у нас были меньше, чем в развитых экономиках. Плюс Фонд национального благосостояния стоит нераспечатанным, его объем даже вырос по сравнению с мартом — началом апреля, там сейчас около 14 трлн рублей. Вырос в том числе за счет крупной курсовой разницы, которую бюджет получил от ослабления рубля. С весны у нас не снизились и золотовалютные резервы — они составляют $600 млрд долларов. Словом, кубышка, созданная на черный день, осталась нетронутой. Видимо, в понимании властей черный день еще не наступил.

— Насколько адекватными и уместными с точки зрения противодействия коронакризису можно назвать те меры, что принимали правительство и ЦБ?

Николаев: — Я считаю их недостаточными. Причем из-за структурных особенностей экономики, о которых я говорил. Российские власти просто пожадничали, если проводить сравнение с теми шагами, которые предпринимали другие страны. У нас объемы поддержки граждан и бизнеса (в процентном отношении к ВВП) были где-то в два-три раза меньше, чем на Западе. И эта сегодняшняя прижимистость может выйти боком, когда экономика будет выходить из кризиса.

Масленников: — На начало ноября в рамках мер поддержки страны мира потратили $12 трлн, а балансы ведущих центральных банков выросли на $7 трлн. Такова, собственно, цена кризиса для глобальной экономики. У нас же, если брать прямые бюджетные расходы, выходит чуть более 4 трлн рублей, плюс можно зачесть объем реструктурированных при помощи ЦБ кредитов, там получается на круг порядка 7 трлн. Вот, собственно, и все. Но оценивать количественно — дело неблагодарное. Куда важнее качество поддержки: куда что попало, кому досталось. По любым опросам, половина тех, кто нуждался в помощи, ее не получил. Остается также вопрос, какие меры будут продлены в 2021 году. Взять хотя бы живой пример с мораторием на банкротство. Он продлен до 7 января — замечательно, спасибо большое. А дальше-то что? Каждое пятое предприятие, начиная с января, не будет в состоянии платить налоги и страховые взносы, находится под риском банкротства. Другой пример: продлили опять-таки до конца года отсрочки по обязательным платежам. А что дальше? Думаю, любой предприниматель сильно нервничает: что будет с 1 января?

И получается крайне любопытная картина. С одной стороны, очевидно, что в этом году усилились коммуникации между регуляторами и бизнесом, в 2019-м такого не было. Вместе с тем государство очень часто запаздывает с решениями. Сегодня из «золотой тысячи» системообразующих предприятий ровно сотня находится в зоне серьезного риска. Об этом говорят и Минэкономразвития, и Минфин. Им продлевают меры поддержки. Но там есть одна хитрая закавыка: если ты просишь о помощи, то теряешь право на участие в госзаказе. А кто из нормальных руководителей откажется от этого? Да, поддержка вроде бы есть, однако в регулятивной среде, в которой бизнес живет ежедневно, не произошло никаких качественных системных изменений. Стало быть, нет и мотиваций к дальнейшему инвестированию, сохранению рабочих мест, обновлению технологий.

— Правительственные чиновники уверенно заявляют, что в следующем году мы увидим экономический подъем. Насколько обоснованно это утверждение?

Миркин: — В 2021 год мы входим с прежней моделью экономики — вертикальной, рассчитанной на стагнацию, с избыточными резервами, с крошечным количеством инвестиций и стимулов для роста, наконец, с огромными регулятивными издержками. Такая «болотная» модель сама не разгонится. Еще один момент: пандемию нам обещают как минимум до конца лета 2021-го. Для глобальной экономики это означает продолжение кризиса. Соответственно, прогноз МВФ — V-образный рост — не сбудется c высокой вероятностью. Это значит, что Евросоюз, основной потребитель российского сырья (на него приходится больше 40% внешнеторгового оборота РФ), будет сидеть в минусах, и спрос на наши энергоносители будет сужен. В свою очередь, Китай тоже покажет меньшие темпы роста. Не забудем и о риске расширения санкций со стороны новых властей США.

Еще одна ключевая тема — курс доллара к евро. У него длинные циклы, и мы ждем, что доллар начнет слабеть, как в начале 2000-х. Но сейчас это не будет так сильно выражено, поскольку уровень процента упал с тех пор. Если помните, период с 2000-го по 2008 год — это золотые времена для российской экономики, когда слабый доллар гнал вверх цены на нефть, газ, металлы. Есть некая вероятность, что ослаблению доллара может поспособствовать экономическая политика нового президента США. Если это случится, то многочисленные дефициты, проблемы, несчастья нашей экономики могут быть во многом компенсированы за счет роста цен на сырье. С другой стороны, нужно сказать об очень высоких рисках в глобальной финансовой системе. Это быстрый рост государственных долгов в группе развитых стран (уровень госдолга по G7 уже превышает 140% их суммарного ВВП), это волатильность валют развивающихся рынков, это наш собственный внутренний финансовый пузырь. В следующем году мы можем увидеть высокую волатильность, которая будет перекидываться на российский рынок и подрывать его стабильность.

Николаев: — Наша экономика остается сырьевой, более того, за последние годы эта ее направленность только усилилась. Пандемия обозначила принципиальный поворот в глобальном хозяйстве — это уход от безудержного потребления углеводородного сырья. Во время мартовского обвала нефтяных цен в России звучали официальные прогнозы, согласно которым к концу года спрос на энергоносители полностью восстановится. Ничего подобного, в декабре мы имеем минус десять процентов. Хотя, конечно, это и не апрельские минус 25%. Мировой спрос на нефть и нефтепродукты уже не вернется к прежним уровням. Для нас это плохая новость, поскольку структура экономики быстро не перестроится. Коронакризис перевернул всю парадигму, связанную с потреблением углеводородов, сузил перспективы быстрого восстановления экономики.

Масленников: — Согласен, что в мировой экономике сохраняется огромный пласт накопленных долговых рисков. Рвануть может где угодно. В Китае, по их официальной статистике, задолженность домохозяйств увеличилась на $380 млрд, это вчетверо больше, чем в США. Нас ждет в известном смысле рубежный год. Крайне сложно давать какие-либо долгосрочные прогнозы в отношении рубля, можно лишь попытаться заглянуть на месяц-два вперед. До 20 января, даты инаугурации Байдена, все будет как сейчас. Реакция рублевого курса на новости непредсказуема: в какой-то момент он улетает вниз на процент, потом отыгрывает потерю. Возможности Центробанка проводить более мягкую политику и серьезно влиять на ситуацию в российской экономике ограничены: больше чем на полпроцента (от силы на 0,75%) в течение года он уже не снизит ставку.

— Чего нам ожидать от валютных курсов в следующем году, как будет вести себя доллар по отношению к рублю?

Миркин: — Базовый сценарий — около 73–75 рублей за доллар. Но если вдруг американская валюта начнет дешеветь к евро, если цены на нефть и газ вырастут, то не исключен и вариант 68–70 рублей за доллар. Однако никакого возврата к отметке 61–62 уже не будет. Напротив, если начнут реализовываться риски, связанные с санкциями, с усилением кризисных явлений в экономике ЕС, со сдуванием пузырей в мировых финансах, рубль вернется в неуравновешенное состояние, будет метаться вверх-вниз и на пике может дойти до 85 за доллар.

Николаев: — Ключевым фактором, влияющим на курс рубля, будут оставаться цены на нефть. Спрос на нее не восстановится, и, скорее всего, цена снова уйдет ниже уровня в $40 за баррель. Второй момент — антироссийские санкции. Как только эта тема активизируется, рубль мгновенно проседает. Новая администрация США будет в этом смысле гораздо более неудобной для нас. Байден никогда не скрывал своего жесткого настроя, и надо реально смотреть на вещи: санкции будут крепнуть. Напомню также: не может быть сильной национальной валюты при слабой экономике. В обозримой перспективе, на горизонте нескольких месяцев, я бы ориентировался на курс 80 рублей за доллар. Отскок возможен, но лишь до отметки 73–75. Порядок будет такой: два шага вниз, шаг наверх, опять два шага вниз, шаг наверх. Мне также видится, что инфляция в 2021 году будет выше, чем в нынешнем, — в районе 5–6% — из-за неоднозначных правительственных мер по заморозке цен. Что касается реальных доходов населения, то в самом лучшем случае мы можем рассчитывать на нулевую динамику. Власти, с их предельно прагматичным подходом, придерживают деньги на черный день, и едва ли здесь что-то изменят выборы в Госдуму: при текущем уровне электоральной поддержки властей на шагах в пользу населения вполне можно и сэкономить.