То, что мы являемся свидетелями (и участниками) масштабного идеологического противостояния, являющегося частью идущей прямо сейчас большой гибридной войны – понятно всем. Информационные (на самом деле, идеологические) схватки по накалу не уступают боям времен холодной войны. Хотя, казалось бы, почему? Тогда, понятно, речь шла о соперничестве двух систем: капитализма и социализма.
А сейчас вроде бы везде «победил» капитализм. Во всяком случае, СССР распался, соцлагерь разошелся по капиталистическим квартирам, остались, правда, Китай, Вьетнам и Куба, но они и тогда стояли, и сейчас стоят наособицу. Вопросов много. Почему борьба с Россией продолжается? Кто на самом деле является противоположной стороной? А главное, не делаем ли мы тактических ошибок в этой войне? Тем более если мы до конца не понимаем, кто на той стороне фронта и в чем суть противостояния.
На первый вопрос ответ найден уже давно: борьба шла раньше и продолжается сейчас не с Россией как с носителем какой-то определенной системы идей (например, коммунистических) или образцом определенного политического режима (так называемого тоталитарного), а с Россией как с культурно-цивилизационной реальностью, с российским народом и государством как субъектом геополитики и, между прочим, владельцем «слишком большой» (по мнению врагов) «недвижимости» (территорий, богатых природными ресурсами).
Выдающийся мыслитель и диссидент советских времен Александр Зиновьев уже в 2005 году, поясняя свою знаменитую фразу «целились в коммунизм, а попали в Россию», сказал: «…во всем этом перевороте борьба против коммунизма послужила только поводом, а суть дела, сущность этой атаки была направлена именно против России». То есть и целились в Россию, и попали в Россию, а «борьба против коммунизма» была прикрытием банального желания уничтожить и обчистить именно Россию.
А вот на второй вопрос – о том, кто именно является нашим врагом в этой войне – ответ уже не столь очевиден. И мне кажется, что первую тактическую ошибку мы делаем, когда заявляем врагом или соперником весь Запад. Таким образом мы его сами консолидируем против себя. И танцуем под его дудку. Ведь именно идеологи так называемого Запада говорят, что есть некие «общечеловеческие ценности», они же «европейские ценности» или «ценности западной цивилизации», вокруг которых объединилось «всё прогрессивное человечество», и они же утверждают, что ныне борьба ведется между «демократией» и «тоталитарными режимами». Демократия – это Европа, США и саттелиты. А тоталитаризм – это Россия, Китай, Иран, Венесуэла. При этом любая страна, даже наследственная монархия, в конституции которой записано право первой ночи и каннибализм, считается «демократической» или хотя бы «следующей по пути демократизации», если она разрешает разместить у себя военные базы США или НАТО и вообще идет в фарватере политики «старшего брата». И «тоталитарной», если наоборот.
 |
На самом деле никакого Запада не существует. Есть конгломерат государств и правительств, которые так или иначе контролируются из Вашингтона и частично из Брюсселя. При этом внутри конгломерата существуют смертельные, раздирающие его противоречия, и даже отдельные его субъекты не гармоничны. Мы можем использовать имеющуюся у нас и прекрасно подходящую к моменту методологию евразийства, которую начинал разрабатывать еще Петр Савицкий в начале прошлого века, о делении мира на «месторазвития», географически-культурные общности. В свете этой теории Евросоюз предстает как химера, слепленная из стран, принадлежащих к разным общностям: романо-германской, средиземноморской, североатлантической, балканской. Менталитет у народов данных общностей разный, а интересы государств прямо противоположны.
Никаких общих «европейских ценностей» не существует, это идеологический миф. Потому Евросоюз так трясет и будет трясти. Не зря Великобритания вышла (она принадлежит к североатлантическому месторазвитию), и другие тоже будут выходить или запрашивать для себя особого статуса и преференций. Кажется, наш медиахолдинг RT иногда вполне успешно атакует европейское лоскутное одеяло именно по линии швов и стыков, используя внутриевропейские противоречия, потому его и боятся, и отключают, и запрещают.
Мы должны понимать, что нет не только единого Запада, но даже единой Европы. И разобщать лагерь противника, находя себе союзников внутри европейского конгломерата. Например, нам вряд ли стоит надеяться на хорошие отношения с Великобританией (часть географической Европы и опора либерально-демократических «европейских ценностей»), но почему бы нам не уделить повышенное внимание Испании? Или Италии? Общества этих стран вполне могут занимать позицию: если Англия против, то мы за. Чисто из принципа. Гегемон Евросоюза, Германия – сама в себе не едина. До сих пор выделяется Восточная Германия, бывшая ГДР, где люди видят мир немного иначе, чем в бывшей ФРГ. Линий разлома в Европе десятки и сотни.
Экономические противоречия между США (североатлантическое месторазвитие) и континентальной Европой наиболее ярко видны в отношении к антироссийским санкциям и строительству газопроводов из России в Европу. Большинство европейских стран не разделяют радостной готовности Вашингтона вводить всё новые и более жесткие санкции против России. Они вопрошают: а нам-то какая выгода, кроме убытков? То же и по газу: Америка рада была бы вовсе запретить торговлю газом России, так как надеется поставлять в Европу свой сжиженный газ, но европейцы прагматично диверсифицируют источники энергоресурсов. Российская политика и экономика вполне успешно используют разницу интересов и формируют ситуационные блоки.
А вот наша пропаганда остается какой-то кондовой, неповоротливой, некрасивой. Она формирует ложные стереотипы про «весь этот Запад», где «гомосеки и толерасты», да сплошь русофобы. С такой идейной платформой мы не можем эффективно применять «мягкую силу» и находить союзников в лагере противника. Мы сами ополчаем всех против нас. В то время как противники наши как раз умеют использовать «мягкую силу» на стыках, поощряя в Евразии всяческие сепаратизмы и национализмы, чтобы разделить нас на части, ведь по частям бить удобнее.
Запад раздираем не только экономическими, региональными и этническими разногласиями, но и политическими, и мировоззренческими. Здесь тоже нет и не может быть никакого «единого Запада». Однако мы, мне кажется, допускаем вторую тактическую ошибку, когда записываем к себе в «друзья» правых консерваторов из западных стран. Казалось бы, этот союз напрашивается: Россия – оплот традиционной морали, семьи, щит против безумия ЛГБТ, феминизма и BLM. И правые консерваторы тоже высказываются за семью, традиции, против разрушения христианской морали леволиберальными кругами и за «местных» против мигрантов. Но сходство цивилизационных установок у нас с западными правыми консерваторами чисто внешнее, поверхностное и обманчивое.
Настоящий искренний и продуктивный союз российской политики и культуры с правоконсервативным крылом западной элиты невозможен как минимум по трем причинам:
– Правоконсервативные партии выражают интересы крупной буржуазии Запада, которой Россия нужна только как рынок и сырьевой ресурс; они не заинтересованы в политической и экономической субъектности российского народа, какой бы красивой фразой они ни прикрывались.
– В собственных странах правоконсервативные круги нередко ассоциируются с диктатурой и тоталитаризмом (франкизм в Испании и так далее). Сближаясь с ними, мы подтверждаем сфабрикованную идеологами противника схему, что «русские склонны формировать тоталитарные режимы».
– Правые консерваторы почти всегда идейно и политически близки к нацистам, неонацистам, неофашистам и, мало того, что такое соседство нас, опять же, дискредитирует, но ведь дело еще в том, что в западных неонацистских и криптонацистских идеологиях русские определяются как цивилизация «второго сорта», подлежащая если не уничтожению, то «исправлению». Следовательно, даже если мы признаем западных правых консерваторов «своими», на самом деле они нас равными себе и своими никогда не признают. И зачем тогда нам такой «союз»?
Идейная позиция большей части российского населения и в целом российской политической культуры лучше всего может быть представлена левым консерватизмом: сочетание уважения к традиционным народным и семейным ценностям, сильной государственности и представлений о социальной справедливости, некоторой даже уравнительности в обществе. Было бы наиболее логичным для нас и в зарубежных странах находить и опираться на партии левоконсервативного сегмента. За ними будущее. Ведь самая большая и влиятельная политическая партия в мире – компартия Китая – несомненно, левоконсервативная.
В Европе показательным примером является чрезвычайно популярная среди россиян, умница-красавица депутат Бундестага от Левой партии Германии Сара Вагенкнехт. Не стоит придавать большого значения ее выступлениям в поддержку однополых браков. Однополые браки в Европе нас вообще не должны интересовать. Это внутриевропейское дело. Для нас сама эта тематика просто неактуальна. А вот что важно, так это ее позиция по конфликту на Украине. Вагенкнехт считает, что в Киеве правят фашисты, и критикует поддержку киевского режима своей страной. Но не только это: она вообще критично относится к капитализму и с симпатией к ГДР, где прошло ее детство. Она также поддерживает Венесуэлу и критикует американский империализм. Вообще, именно среди партий и движений социалистической ориентации мы можем и должны находить себе постоянных и искренних союзников.
В этом нам поможет и авторитет СССР, который еще не забыт в мире, да и не будет забыт никогда. Правда, для этого нам самим нужно измениться: встать на шаг левее, приблизиться к Советскому Союзу по показателям социальной справедливости и заботы о народе. Наш «умеренный консерватизм», о котором говорил Владимир Путин, должен стать умеренным левым консерватизмом.
Комментарии (1)